— Вопрос к обвиняемому. Верно ли, что после исключения его шурина из Пловдивского медицинского института он высказывался против народной власти?
— Верно.
— Точнее, что именно вы говорили?
— Что несправедливо исключать из института из-за семейного происхождения.
— Считает ли обвиняемый, что этот факт повлиял на его собственные политические убеждения?
— Возможно.
— Был ли впоследствии брат вашей жены восстановлен в институте?
— Да, был.
— У меня больше нет вопросов…
Председатель многозначительно прокашлялся.
— Почему вы задержали на три месяца пуск Рудоземской флотационной фабрики?
Михаил облизал пересохшие губы.
— Фабрика начала работать в заранее намеченный срок, но на следующий же день оказалось, что налицо серьезный дефект — в речные воды попадал пенистый цинковый продукт. Потребовалась остановка производства. Необходимо было срочно построить площадку и пробить горизонтальную шахту.
— Это нам известно. Отвечайте, почему вы задержали на три месяца пуск производства?
— На то было много причин.
— Но главной причиной были вы сами, не так ли?
Михаил опустил голову.
— Вы отдавали себе отчет в том, что промедление наносит огромный ущерб государству? — спросил председатель.
— Да! — тихо ответил Михаил.
— Почему же тогда вы саботировали окончание ремонта?
Тенев опять не ответил, глядя поверх голов судей.
Зал зашумел. И вновь прозвучал суровый, кажущийся сердитым голос председателя, прервавший людской ропот.
— Будучи директором фабрики в Среднегорцах, вы ввели метод коллективной флотации. Но с повышением объема пиритного концентрата возросли его потери, поступающие вместе с отходами в речные воды, что наносило серьезный ущерб народному хозяйству. Что послужило этому причиной?
— У нас не было сгустителя, — спокойно ответил Михаил. — Машпроект задерживал нужную документацию.
— А вы, как директор, приняли меры для разработки этой документации? И вообще, предприняли ли вы какие-нибудь конкретные шаги?
— Я ничего не мог сделать, это было выше моих возможностей.
— Почему вы не подняли тревогу в руководящих органах?
— Не имело смысла. Они требовали от нас выполнения плана и повышенных норм по выработке концентрата.
— Но ведь это приносило фабрике огромные убытки?
— Приносило. Я успокаивал себя тем, что мы выработали 3000 тонн концентрата дополнительно.
— И не задумывались о вытекающем в реку пирите?
— Не задумывался.
— И чем больше концентрата вы получали, тем больше были потери пирита?
— Да.
Вновь вокруг меня прокатилась волна взволнованного шепота.
Председатель повернулся к своему соседу, обменялся с ним шепотом несколькими словами, затем обратился к Михаилу.
— Признаете ли вы себя виновным в том, что сознательно причинили государству убыток в размере двух миллионов трехсот тысяч левов?
— Признаю.
Я услышал, как Нора глубоко вздохнула и тихо прошептала:
— Он сошел с ума!
Несколько дней спустя, увидевшись с Перфановым, мы заговорили о процессе.
— Я всегда утверждал, что у инженера Тенева рыльце в пушку! — заметил он.
В первую секунду я промолчал. Меня все еще смущало и озадачивало необъяснимое поведение Михаила.
— Слишком легко он сознался в своих прегрешениях, — сказал я в конце концов.
Перфанов прищурил глаза.
— Он долгое время отрицал их. Обычно все идут этим путем. Начинают с протестов, а к концу становятся тише воды, ниже травы. Длительное пребывание в тюремной камере часто ведет к переоценке многих вещей. А, может быть, он так просто бы и не сдался, если бы…
— Если бы что?
— Если бы однажды вечером, накануне процесса, не получил письмо.
— От кого?
— Не знаю, анонимку! Из К.
— Ну и?..
— В письме было написано, что его жена — любовница одного молодого писателя.
Я замер, сраженный неожиданной новостью.
11
Вернувшись домой, я повесил на вешалку свой влажный плащ и прошел на кухню. Нужно было что-нибудь перекусить.
Я решил сделать себе омлет. — Я умел готовить не менее дюжины блюд на скорую руку — настоящий холостяк, идеально приспособленный к превратностям судьбы. И кто бы мог мне сказать, почему после первого неудачного брака, когда Грета оставила меня ради своего тупицы-футболиста, я снова повторил эту ошибку? Мне досталось по заслугам — если бы не подвернулся футболист, появился бы какой-нибудь ватерполист или артист массовки — все равно кто, лишь бы моя молодая супруга могла доказать мне, что, как бы мало она для меня ни значила, я для нее значил еще меньше. Она почувствовала это с самого начала и поняла, что я женился на ней от отчаянья, как сельские парни бросаются на первую встречную, потеряв по той или иной причине свою зазнобу…
В памяти упорно всплывал великолепный розовый частный дом на вершине холма. Я не любил вспоминать тот мой приезд в Пловдив, вскоре после которого и состоялся мой первый неудачный брак. Я увидел совсем рельефно высокий цоколь из грубого камня, который произвел на меня гнетущее негостеприимное впечатление, так же, как и спущенные шторы первого этажа.
Дверь открыл отец Норы — невысокий, худощавый, смуглый человек с раскосыми, как у нее, глазами и такими же скулами на интеллигентном лице. Я представился и сказал, что хотел бы видеть Нору.