Михаил был высоким, худым, с длинными седеющими волосами и пламенным взором. Он резко отличался от остальных инженеров и химиков в К. не только манерой поведения, но и своей необычной биографией. Высшее образование получил в Румынии до 9 сентября 1944 года и приступил к работе в Родопах еще в то время, когда на флотационной фабрике хозяйничали немцы. Накануне революционных событий, рискуя собственной жизнью, помешал фашистам уничтожить оборудование. После революции Теневу присвоили звание "народный инженер", наградили его орденом, а его портреты несли на праздничных демонстрациях. Затем наступил период необъяснимого заката его славы, началась полоса перемещений по службе с постоянными понижениями в должности, пока, наконец, год тому назад не последовало новое назначение — главным инженером К-ской фабрики…
Я вновь отпил глоток виски, и перед моими глазами возникли мужские лица, окутанные сигаретным дымом. Совещание в кабинете Стратиева состоялось в феврале — я хорошо помнил это, потому что наша с Норой любовь была тогда в самом разгаре… Я сидел, забившись в угол, рядом с книжным шкафом, набитым справочниками по рудообогащению и флотации, и записывал все, что казалось мне важным для работы над книгой. Спор разгорелся по поводу новой технологии по извлечению медного концентрата, которая была внедрена Перфановым несколько месяцев тому назад и привела к резкому спаду объема производства.
Пока вокруг меня велись разгоряченные споры и сшибались различные мнения, я время от времени проваливался куда-то, исчезая из накуренной комнаты и чувствуя головокружительную сладость Нориных поцелуев на своих губах, а затем поглядывал на Михаила со смешанным чувством превосходства, сожаления и вины…
Речь шла о процентах добычи меди, о цинковой депрессии, обусловливавшей спад выхода чистого продукта, о сложностях разделения свинца и медных составов. Кто-то напомнил о предложенных Михаилом коррективах к новой схеме, но Перфанов нахмурился и яростно стукнул кулаком по столу.
— Довольно разговоров об этой коррекции! Вы смотрите назад, вместо того чтобы двигаться вперед, к резкому повышению уровня производства!
Затем со странным удовлетворением я заметил, как почти все присутствующие постепенно отмежевываются от мнения Тенева, все реже выступая в защиту его требований внести коррекцию в технологию Перфанова. Михаил остался в одиночестве, как последний из могикан, не сумевший понять и принять путь прогресса.
В конце совещания Стратиев дал слово Перфанову.
— Никто не в силах убедить меня, что на вашей фабрике работа велась так, как необходимо, — начал он спокойно, с еле уловимым упреком в голосе. — Вам не хватило элементарного терпения вести наблюдения за режимом более десяти дней. А в подобной обстановке нельзя судить о качестве какой бы то ни было технологии. Я признаю, эта схема капризней любой женщины. Необходимо скрупулезно точное наблюдение за всеми отклонениями, сравнение результатов по сменам… А что касается реагентов, больше не будем рассчитывать на благосклонность кооператива "Подъем" из Пловдива. С первого марта димитровградский завод обязался поставлять нам необходимые количества железного сульфата и натриевого сульфида. Чаны у вас тоже будут. Разговоры о нерентабельности схемы буду рассматривать как попытку саботажа… — И он ударил большим белым кулаком по столу. — За работу, товарищи, на нас смотрит вся Болгария!..
В Перфанове чувствовалась какая-то покоряющая сила, я осязательно ощущал ее, глядя на смягчившиеся, примирившиеся лица участников совещания.
В следующие дни работа на фабрике постепенно наладилась.
В кратчайшие сроки рабочие собственными силами построили контрольные чаны, реагенты поступали четко и регулярно…
Лед в моем стакане растаял, жидкость стала почти бесцветной. Я снова долил виски из бутылки и с удовольствием отпил глоток. И в тот же миг мысленно вернулся назад во времени, вспоминая тот ранний вечер в конце марта, когда телефон в моей комнате неожиданно зазвонил.
— Алло, Асен? — раздался в трубке женский голос.
Линия была не автоматической, а связана с фабричным коммутатором, поэтому Нора никогда не звонила мне по телефону, но я узнал ее голос и почувствовал, как мои ноги сладостно обмякли.
— Здравствуй, как хорошо, что ты вспомнила обо мне!
— Михаила арестовали.
Я онемел. Прекрасно сознавая, что нужно тут же что-нибудь сказать, пусть даже любую банальность, я не мог разлепить спекшихся губ.
— Ты меня слышишь, Асен? — спросила она тревожно.
— Слышу…
— В три часа пришли двое в штатском и милиционер. Обыскали всю квартиру. Велели ему захватить с собой одеяло и увезли на "джипе".
— Куда увезли?
— Не знаю. Сказали — в милицию, но я с балкона видела, как они проехали здание милиции и свернули на центральную улицу.
— Ты одна?
— Да.
— Я сейчас буду.
Телефон щелкнул, она положила трубку.