Провинциалка

Я широко распахнул окно. Сигаретный дым клубами вырывался из комнаты, и если бы кто-то смотрел на меня с улицы, он, наверное, подумал бы, что я горю… Но никто не мог меня видеть. Как раз под моим окном зиял пустой огромный плавательный бассейн комбината. Ветер гонял старые газеты по его грязному высохшему дну. Краска на деревянной вышке для прыжков покоробилась и облезла, как кожа обгоревшего на солнце человека. За ней виднелись крыши овощных и бакалейных лавок, а дальше шли голые песчаные дюны. Вдали, слева, дымились трубы флотационной фабрики. Подвесные вагонетки напоминали больших усталых птиц. Они доставляли с гор руду, ту руду, из которой Михаил добывал медный концентрат. Было что-то нелепое в том, что вагонетки по-прежнему шли через равные интервалы, в то время как он был уже далеко отсюда… "Да, этот номер с милицией — дешевка! Она ведь находится в сотне метров от их дома, зачем им тогда "джип"?..

Я позвонил, и дверь тут же открылась, будто Нора ждала меня в коридоре. Молчаливо сжав ее холодную руку, я вошел в гостиную.

Все было перевернуто вверх дном. Перед шкафчиками и буфетом лежали разбросанные вещи, полки с книгами напоминали беззубые челюсти, в которых лишь кое-где торчали редкие зубы.

Я окинул взглядом эту грустную картину и посмотрел на Нору. Она стояла, прижавшись к стенке, как испуганный ребенок. Ее малиновый халат распахнулся, обнажая часть белоснежной груди. Тяжелая прядь блестящих, забранных в узел волос крылом спадала на плечо.

— Это было ужасно! — прошептала она, медленно пошатнувшись мне навстречу…

13

— Спишь, Венедиков? И вдобавок ко всему — с открытой дверью!

На пороге стоял Даво — в белой рубашке, при галстуке, причесанный и свежевыбритый.

— Одевайся! — приказал он, оглядываясь вокруг, и, увидев бутылку виски, насмешливо проронил: — Насколько я заметил, ты уже вовсю готовишься к встрече. Ты почему не пришел обедать в клуб?

— Был на похоронах Перфанова.

— Ты — на похоронах?! — сделал он круглые глаза. — Убил! Может, ты и прощальную речь произнес?

И, не дожидаясь моего ответа, заметив конфеты, взял сразу две и отправил их в рот одну за другой.

Я почувствовал знакомое раздражение, которое Даво вызывал у меня время от времени. Вот уже два десятилетия мы были близкими друзьями. Из десятков моих друзей-приятелей именно ему выпал и крест, и привилегия стать моим неразлучным спутником, без которого я не мог обойтись и часа в моей повседневной жизни. Он был искренне привязан ко мне и добровольно взял на себя все неблагодарные практические дела — начиная с забот о моей машине и кончая внесением моих многочисленных членских взносов. В обмен на это я удостоил его своей дружбой и правом быть моим душеприказчиком и отдушником.

Но за все в этом мире необходимо платить! Иногда Даво врывался как слон в мои мысли или топал своими подкованными ботинками в самых заповедных уголках моего внутреннего мира. Я стоически терпел все это — может быть, по слабости характера или от нежелания усложнять себе жизнь, а быть может, четко сознавая, что каждая медаль имеет и свою оборотную сторону — Даво был мне нужен как воздух, он просто являлся частью моего собственного "я"…

— Ты готов? — придирчиво осмотрел он меня с головы до пят и одобрительно кивнул головой. — Порядок, выглядишь по крайней мере на три года младше, как умеренно выпивший человек.

Я задержался взглядом на его галстуке.

— Зато ты вырядился, как цыган на свадьбу.

— Ну, не совсем на свадьбу, но… что-то в этом роде! — и лукаво-соучастнически улыбнулся.

Если бы я уже два часа не заливал глаза "Баллантайном", может быть, я и нашел бы в себе силы послать его подальше, вместо того чтобы тащиться за этим сводником бог весть куда. За последние годы из всех моих пассий по крайней мере с тремя меня познакомил Даво, он не успокаивался до тех пор, пока не убеждался в успехе своей миссии. И делал это из чистой любви ко мне, ничего не требуя взамен. Просто он руководствовался своим пониманием моего образа так называемой личной жизни, и в его взглядах брак отсутствовал начисто.

Сейчас он в очередной раз готовился вести меня на смотрины, а я согласился с ним по инерции и еще потому, что Мари-Женевьев начинала мне надоедать все больше и больше…

На какое-то мгновение мне захотелось действительно выгнать его и остаться до вечера наедине с бутылкой, но я знал, что это лишь вызвало бы излишние споры и объяснения, которые не облегчили бы отношений с моим милым другом… Я махнул рукой и первым направился к двери, подавив в себе глухое озлобление, но когда мы зашагали к троллейбусной остановке, почувствовал, как злость на Даво вновь заклокотала в груди.

— Ты послал деньги маме? — отрывисто бросил я, когда мы устроились на сидениях полупустого троллейбуса.

Он нахмурился.

— Сразу же! Ты что это вдруг вспомнил о матери? Или дает о себе знать Эдипов комплекс?

Я ухмыльнулся, обезоруженный. Даво есть Даво!