Провинциалка. Дорога назад

Его «мелкая», кстати, не стояло даже близко с Матвеевским «маленькая». Но сильно по душе царапало. Так больно, что каждый раз всё внутри сжимается, а в голове голос Северова набатом.

– Договорились! – счастливая улыбка идиота и нас уже кто-то щёлкает.

* * *

Роды начались на неделю раньше ожидаемого и я погрязла в жутких муках. Никогда не думала, что рожать настолько больно. Адски больно. Вот только я говорю не о физической боли, которая рано или поздно проходит. Я говорю о боли душевной, что не утихнет никогда. Когда сердце разрывается на части от понимания того, в какой мир я привожу своих малюток. В мир, что полон злобы, ненависти и алчности. Мир, который поглотил их отца, не дав ему даже увидеть своих крошек.

Адская боль, когда душа, словно исполосованная острыми лезвиями, кровоточит и умирает. Бьётся в ужасной агонии и кричит внутри так истошно.

Дикая ненависть к ублюдкам, из-за которых я и мои малыши одни в этом мире. И нет никого, кто согрел бы нас своей любовью и отцовской заботой. А тот, кто есть – нам не нужен.

Всё это ушло, как только я услышала первый крик своей дочери. А вскоре после него – второй.

Находясь где-то между реальностью и забвением, я понимала, что больше ничто не имеет значения. Только они, мои маленькие крошечки. За которых отдам жизнь, брошусь в пропасть, вырву кишки любому, кто посмеет их обидеть. Теперь я мама.

Я – МАМА!

Боже, ради этого стоило жить… Ради этого стоило выдержать всё, что я выдержала. Пережить весь тот ужас и не сойти с ума, чтобы взять на руки своих чудных малюток.

– Обе девочки. Такие красавицы, посмотри только на них, – медсестра придерживала крошечек на моей груди, пока я любовалась ими и рыдала, трогая пальцами их красноватые мордашки, не веря, что это реальность, а не очередной сон.

Старшенькая (на целых две минуты) смотрела на меня глазами Матвея. Казалось, это он смотрит через неё – настолько она похожа на своего отца. Немного нахмуренная, серьёзная и молчаливая, она взирала на меня строго, как-то по взрослому. Его копия, которая будет напоминать мне всю жизнь о мужчине, которого так любила и люблю. А вот младшенькая была похожа на меня. Носик, губы, глаза. Такая же маленькая и задорная. Казалось даже, что она смеётся. Бред, конечно… Видимо, начало действовать обезболивающее.

– Они… не одинаковые.

– Нет. Даже цвет глазок разный, – подтвердила медсестра и забрала крошек.

– Отдай! – я дернулась за ними, но вторая медсестра меня удержала.

– Уймись, мамаша. Никто их не украдет. Тебе отдохнуть нужно, вон роды какие тяжёлые были. Поспи, а как проснешься, принесём твоих красавиц кормить.

С тоской и болью в сердце проводила своих крох взглядом, а когда дверь за ними закрылась, заревела. Нет, даже не заревела. Взвыла, мысленно обращаясь к Матвею. Звала его снова, находясь под воздействием лекарств и личной боли, той жуткой скорби, что сжирает день за днём, отрывая от меня кровавые куски и оставляет истекать кровью, погибать в муках, корчась и крича в пустоту.

Вот и родились наши малышки. Видишь ли ты это, Матвей? Чувствуешь ли, как больно мне сейчас? А радость мою болезненную, счастье печальное чувствуешь? Ты хотя бы что-нибудь там чувствуешь?

И как нам жить теперь? Кого моим детям называть отцом? Твоего преданного «слугу», что взял на себя такую ношу непосильную? Я не смогу на это смотреть спокойно. Не хочу, чтобы они называли папой кого-нибудь другого. Ты их отец. Ты мой любимый. В сердце ты засел занозой и не вырвать, разве только вместе с сердцем. Чтобы насовсем… Чтобы к тебе отправиться. Только я теперь права не имею. Я не одна теперь. Мои малютки и так лишись одного из родителей. У них кроме меня и нет никого больше.

* * *

– Мы не то что-то делаем, – покачал головой Костян, опрокидывая в себя стопку водки.

– Опять бухаете? Хоть бы закусывали, – за спиной послышалось ворчание Катерины и на столе вдруг возникли бутерброды. – Ладно, пожуйте, я к Саньке пойду, проснулся уже.

– Спасибо, малыш, – Ворон улыбнулся жене, а меня колом в сердце этот момент.

Тепло, по-домашнему, блядь. Аж скулы сводит от боли.

Катерина Косте родила уже сына. А у меня мозг плавится от догадок, где моя Стешка и как у нее все там… По моим подсчетам со дня на день я отцом должен стать.

И какой, мать его, папашка из меня, если я не могу даже отыскать свою семью. Кому, блядь, нужен такой защитник?!

– Что с тобой? Ау? – Ворон пощелкал пальцами, привлекая моё внимание.

– Да ничего. Давай лучше выпьем за твоего сына, – чокнулись и опрокинули горькую, только вкуса не чувствую, в груди все горит от тоски по ней, по кошке моей.

– Слушай, может дальше пойдем? Чего мы, как дети в песочнице? Сколько можно вокруг столицы кружить? Может он в Питер ее увез. Или ещё куда. Да может даже заграницу с новыми доками. Возможно же?