Провинциальная история

Надо… просто относиться к матушке, как к капризному клиенту, который ищет повода поскандалить. И тогда…

— Ты не имела права молчать. Ты должна была сказать, что дом принадлежит мне…

…а документы оформлены. И тоже странно, ведь Стася не вступала в права наследства. Но документы оформлены и… давно? Да. Дядя Коля? Пожалуй, матушка бы не упустила случая перевести дом на себя, а он не стал бы. Надо будет съездить на могилку, посадить цветы или что там еще принято на кладбищах делать? И к бабушке наведаться. И как вышло, что она, Стася, взяла и забыла о родных людях?

Кот заурчал.

Он подобрался к Стасе, ткнувшись лбом в колени, и голос его раскатистый разнесся по квартире, наполняя ее.

— Боже, какая громкая тварь! — матушка подняла руку к вискам. — Анастасия, ты совершаешь ошибку.

— Возможно.

Она совершила огромное количество ошибок. Одной больше, одной меньше… но дом она не отдаст. И документы на него тоже.

— Господи, ну зачем тебе он? — матушка всплеснула руками. — Да еще пару лет и за него вообще не дадут и копейки…

…большой двор и крапива, которая имела обыкновение прятаться в зарослях малины. Она выползала из—под них, выставляя колючие зеленые лапы, выпускала молоденькие побеги, которые прятались в траве, норовя ужалить. И тогда дед брался за косу.

Он правил ее долго, старательно, приговаривая, что инструменту уважение надобно не меньше, чем людям.

— Жить буду, — сказала Стася.

А матушка лишь вздохнула.

— Там?

— Там.

— Там воды нет. И туалет на улице…

— Справлюсь.

Бабушка ведь справлялась, и у Стаси получится. И… и может, она раньше не понимала, насколько ей тяжело в городе, как давит он, как мучит… Почему-то казалось, что матушка станет уговаривать, угрожать, обвинять в неблагодарности. И Стася заранее испугалась, что не выстоит. У нее никогда-то не хватало сил воевать, а потому она мысленно взмолилась.

Никогда и ни о чем она не просила Бога, и вовсе даже в него не верила, наверное, поэтому и просить-то стыдно. И если не Бога, то мироздание, вселенский разум или что там есть. Она, Стася, ничего другого не желает, кроме как вернуться домой.

И разве это много?

Нужно просто, чтобы матушка отступила, чтобы позволила. Это желание ощущалось горячим комом в груди, оно отбирало все силы, не оставляя Стасе ни капли. Пускай. Главное, что матушка вдруг моргнула растерянно, потерла виски. Она поднялась и, окинув Стасю презрительным взглядом, сказала:

— Как знаешь. Только… ты там так и помрешь, старой девой с котом…

Права оказалась.

— До свиданьица, госпожа ведьма, до свиданьица… — человек, плюхнувший последний мешок, кажется, с мукою, ибо поднялось над ним белесое облачко, попятился. И пятился до самой двери, а потом и за нею, стараясь одновременно и не пялиться на Стасю, и глаз с нее не спускать.

Как ни странно, у него получалось.

Стася вздохнула.

— Спасибо, — сказала она, почти не сомневаясь, что это тихое слово если и услышат, то воспримут совершенно иначе.

Хлопнула дверь.

Вздрогнул дом, как у него получалось, будто вот-вот окончательно пробудится ото сна, и вновь же не пробудился, погружаясь в прежнюю тяжкую дрему.

Стася почесала нос.

Хотелось чихать.

И еще плакать.

И она не знала, чего больше. А потому, почувствовав, как на кухне холодает, даже обрадовалась, ибо в присутствии Евдокима Афанасьевича рыдать она точно не станет. Как-то оно… невместно?

Древнее какое-то слово, но донельзя правильное.

— Доброго вам дня, — вежливо сказала Стася, не оборачиваясь. Хотя по спине привычно побежали мурашки, а еще мелькнула мысль, что все это в высшей степени не нормально.

И мир этот.

И дом.

И призрак.

— И вам, боярышня, тоже доброго дня, — гулким басом отозвался Евдоким Афанасьевич, который был призраком весьма воспитанным.

Солидным.

Он и поклон отвесил, как заведено, рукой махнув так, что конец длинного рукава шубы скользнул по плитам. И сквозь плиты.

— Позволено ли будет узнать, как состоялась поездка ваша?

— Состоялась. Вот, — Стася указала на мешки и мешочки, корзины с корзиночками, которых вроде бы было и не так мало, во всяком случае, когда носили, а теперь кучка гляделась жалкою.

— И как вам?

— В целом… не знаю, — честно ответила она, разглядывая корзину с рыбьими потрохами, с которыми нужно было что-то сделать.

Сварить?

Или так дать?

А если потравятся? Бес-то ладно, он, кажется, и гвозди сожрать способен без особого для себя вреда, правда, побрезгует исключительно ввиду того, что гвозди — пища приличного кота недостойная. Но остальные-то еще малыши.

Тогда варить? И… с мукой? Или с крупой? Или смешать с творогом и не варить? Проблема была не то чтобы великой, но с радостью заняла все внимание Стаси, потеснивши те, неприятные воспоминания. Пожалуй, когда бы не присутствие Евдокима Афанасьевича, она бы всецело ушла бы в нелегкие раздумья о кошачьем рационе.

Но призрак исчезать не торопился.

Глядел на Стасю.

Бороду оглаживал.

А она не могла отделаться от мысли, что в глазах его зеленоватых — то ли сами по себе, то ли ввиду нынешнего нематериального состояния — кажется никчемною. Глупою. И… вовсе.

— Меня, кажется, за ведьму приняли, — сказала она, чтобы не молчать.