Провинциальная история

— На самом деле… кто ж его знает, что там приключилось на самом деле… но читал я еще воспоминания ведьмы, которой случилось жить в те времена. И вовсе иную историю она рассказывает. О юноше, чей отец погиб, а мать вновь вышла замуж. Да только не случилось между новыми родичами ни любви, ни понимания. И юношу этого, родившегося слабым, всячески унижали, после и вовсе решили глаза выжечь и язык отрезать.

Пота стало больше, то ли от жара, то ли…

— И там уже, в темнице запертый, ослепленный, воззвал он к иным ликам богов, и те ответили. И наделили его силой… ведьма писала, что видела мертвецов, чьими глазами он видел, чьими ртами говорил. Писала про страх людей перед ним, но не про то, что силу свою он использовал во вред. Еще писала, что он нашел жену, и та родила детей, и что от тех детей пошел один ныне весьма влиятельный род… то есть это она уже не писала, это я сам дошел. Так что… сила тебе дана, а на что ты её используешь, тебе решать.

— Но… — Ежи отложил еще один камень, почудилось, что этот был самую малость светлее. — В том и дело, что я понятия не имею, как её использовать! А если…

…ладно, одно дело, если он окажется пустым бессильным ведьмаком, и не сумеет совладать ни с родовыми проклятьями, ни с нежитью. С нежитью вот неплохо обыкновенные маги справлялись, выжигая её очистительным пламенем. Но если Ежи, наоборот, силу не удержит?

И та выплеснется?

— Правильно боишься, — Евдоким Афанасьевич гляделся донельзя довольным. — Получается?

— А? Да…

Третий камень наполнился и вовсе быстро. Этот вышел темно-красным, какими алмазы не бывают. Рубины вот, да и то не всякие.

— Вот и с остальным получится, если потихоньку разбираться… жить будешь при доме.

— Спасибо, — Ежи выдохнул, и сила, его окружавшая, пришла в движение, закружила, водоворот рождая.

— Спокойно! — рявкнул Евдоким Афанасьевич. — Она три сотни лет копилась, почитай… давай, вдыхай и… не она над тобой властна, а ты над нею.

Ежи хотел было кивнуть, но испугался, что малое это движение вновь потревожит облако силы. И потому остался недвижим. У него вышло замедлить этот водоворот, а после… после он сам не очень понимая, что творит, просто сунул под него камень. И тот разом почернел, будто в огонь угодил. И черный, горячий, будто уголь, упал на столешницу.

Покатился.

— Спрячь его, — Евдоким Афанасьевич склонился над этим угольком. — От греха подальше… и остальные тоже.

Камни ушли почти все. Последние, правда, окрасились едва-едва, но Ежи чувствовал, что упрятанной в них энергии хватит не на одно проклятье.

— Ведьмаки — это нечто среднее между магами и ведьмами, — Евдоким Афанасьевич задумчиво постучал пальцем по навершию посоха. — Они пользуют внешнюю силу напрямую, как ведьмы, но в то же время многим для того нужны инструменты, навроде рун или заклятий… самое большое отличие в самой силе.

Ежи ссыпал камни в другую шкатулку, благо, в шкафу обнаружилось их превеликое множество. Некоторые с каменьями, некоторые — с пылью, в которую обратились травы. В иных лежали вещи, менее подверженные времени: чешуя, когти или кости, куски металла, а порой и почти готовые амулеты.

Он нашел золотые монеты.

И украшения, которые вернул, лишь подумав, что одного перстня тонкой работы хватит, чтобы купить братцу не только деревню, но и все окрестные земли.

Да и на овец останется.

На приданое сестрам и ему самому на жизнь безбедную…

Ежи закрыл шкатулку и поставил на место.

— А если… — он посмотрел на свои руки, которые нисколько-то не изменились. — Если я не справлюсь?

— Куда ж ты денешься? — вполне искренне удивился Евдоким Афанасьевич.

Заурчал, потерся о ногу Зверь, будто подтверждая, что деваться Ежи и вправду некуда. Справится. Иное и невозможно.

…а за книгой ведьмаковской надо будет вернуться.

Глядишь, и сыщется в ней что полезное.

— Ты только… — Евдоким Афанасьевич провел ладонью по призрачной бороде. — С ведьмами поосторожнее будь…

— Буду.

Постарается.

С теми, которые чужие.

Глава 51 Где нечаянно даются обещания, а заодно появляется очередной жених

Иные люди в глупости своей и недальновидности, в целом свойственных этим существам, порой заявляют, что жизнь кота проста и беззаботна. И тогда порой мне хочется сказать им, что раз уж сердца их гложет зависть, то смирить её можно, попробовав вычистить языком если не собственную шерсть, то всяко меховую шапку.

«Семь крыш и одна синица, или же Мысли о сути жизни и рыбных потрохах». Рассуждения премудрого кота Мура, так и не оформленные им в книгу в силу врожденной лени и общей ненадобности.