Провинциальная история

— Прошу простить меня за неловкость, — без толики раскаяния произнес Береслав Васильевич и, поплевав на палец, кожу потер. Это он что, решил, будто Стася, желая избежать неизбежного женского счастья, взяла и закрасила узорчик?

Ну-ну…

Он опять потер.

И еще…

— Дыру протрете, — Стася руку высвободила. — И вообще… кто вы такой?

— Радожский. Береслав Васильевич, — с некоторой растерянностью повторил наглый гость.

— Это я уже слышала. А поподробнее можно? — вторую руку Стася ему сама протянула. Пусть потрет, убедится, что никаких посторонних узоров на Стасе нет, и на том успокоится.

Глядишь, вовсе отбудет кого-нибудь другого осчастливливать.

— Князь… — ответил Береслав Васильевич.

— Поздравляю.

— С чем?

— С князем.

— Издеваетесь?

— Понять пытаюсь, — честно сказала Стася. — Что вам от меня надо.

— Договор, — он вздохнул и посмотрел Стасе за спину. Та тоже обернулась, увидев, как одна ведьма что-то другой шепчет. И вот вряд ли впечатлениями о госте делятся.

— Так, — Стася опять поскребла колено, на котором проступила характерная красная блямба свежего укуса. — Кто-нибудь объяснит мне…

— Деточка, — Марьяна Францевна всплеснула руками. — Ты только не волнуйся…

— Я и не волнуюсь.

В отличие от некоторых.

А пахло от князя конским потом и хлебом, и еще вином, кажется. Это он что, для храбрости? Оно-то, конечно, женитьба — дело серьезное, требующее немалого мужества, но не до такой же степени!

— Я понять пытаюсь, что здесь происходит…

— И я бы не отказался, — прогромыхал Евдоким Афанасьевич, из стены выступая. И при том вид имел на редкость внушительный, аккурат, как Бес, когда он решал стать больше и шерсть распушал. Шерсти у боярина не было, зато имелись шуба, шапка и посох, конец которого коснулся груди в конец растерявшегося князя. — Отродье Радожского?

— Я бы вас попросил… — князь прищурился, и на ладонях его вспыхнули искры.

— Я бы тоже вас попросила, — Стася не нашла ничего лучше, как по этой ладони хлопнуть. И ведь не обожглась, а искры взяли да погасли. — Вы не у себя дома находитесь. Ведите себя прилично…

И добавила зачем-то преукоризненно.

— А еще князь…

Князь почему-то покраснел.

Глава 52 В которой приходит понимание, отчего нельзя злить ведьму

Если вы нашли женщину своей мечты, с остальными мечтами можете распрощаться.

Народная мудрость.

Аглая знала, что рано или поздно это случится: встреча с супругом. И не то чтобы боялась… чего бояться? Мишанька ведь хороший.

Добрый.

Немного рассеянный и вовсе порой склонен к необдуманным поступкам. Но то не он сам, то друзья его, которые на Мишаньку плохо влияют.

Влияли.

Так она уговаривала себя, когда случалось провести очередной пустой вечер, ибо Мишанька обещался к ужину быть, а после передумал.

…или вот задержался.

Отбыл на три дня в поместье Кужневского, на уток охотиться, позабывши, что обещался Аглае сопровождать её к княгине Костромской, на музыкальный салон. Неудобно вышло тогда, но…

…он так искренне просил прощения. И клялся, что более никогда…

…а с живописью этой вовсе глупо вышло. Наверное, он прав, княжне Гурцеевой не пристало портреты посторонних мужчин писать. И женщин тоже, если, конечно, это не подруги.

Подруг не было.

Имелись приятельницы, из тех, с кем водиться было правильно, и они в свою очередь сочли Аглаю годною, но… разве ж это дружба, когда в глаза одно, а за спиною обсуждают?

Нет, подруг не было.

И жизни…

— Стало быть, вот ты где? — Мишанька гляделся утомленным.

Сколько он не спал?

Волновался, наверное… следовало бы предупредить его, там, в Китеже, когда все решилось. Отправиться в клуб… правда, Аглаю не пустили бы, ибо правила таковы, что женам в клубе делать нечего, но Мишаньку, глядишь, и согласились бы позвать.

— Здесь, — она уняла дрожь в руках. И улыбнулась, ласково так…

…как он её добивался!

Цветы носил.

И драгоценности, которые она сперва не принимала, поскольку было боязно. А он все настаивал, и с каждым разом подарки становились все дороже, а он настойчивей.

Стихи писал.

И читал тоже. А однажды, когда в школе устраивали малый прием, вовсе уселся на пол подле ног Аглаи, пока она играла на клавесине. И сидел, глядел так, страстно, смущая до крайности.

Тогда-то над ним посмеивались, по-доброму.

И Аглае завидовали, правда, не сказать, чтобы по-доброму, но тут она поняла: ведьмы-то разные бывают. А со сглазом даже первогодка справится.

Да…

— Я рада тебя видеть, — сказала она, примиряюще.

И кольнуло под сердцем.

— И я рад, — Мишанька опустился рядом, на софу. — И чего сбежала?

— Я не сбежала. Мне… нужно было.

Аглая потрогала косу, которую сплела наспех, потому как ничего-то с собою, для прически, не прихватила. Вот и вышла коса толстою, растрепанной.

— Я должна была, понимаешь?

Нет.

Она поняла это ясно, когда Мишанька нахмурился. Он терпеть не мог, чтобы ему перечили. Но ведь Аглая не перечит. Она пытается объяснить.

— У меня долг перед Ковеном.