Провинциальная история

Мишанька терпеть не может, когда ему перечат. Нет, он вовсе не жесток сам по себе, скорее уж избалован сверх меры. И всегда-то получал желаемое. Правда, получивши, быстро остывал, как к тому харезмскому жеребцу, за которого на торгах отдал двадцать тысяч золотых.

…выехал всего раз, а после счел, что нрав у жеребца больно зловредный, да и вовсе…

— Ты… ты… — он прямо побелел.

И стиснул руки так, что Аглая скривилась от боли.

— Ты не посмеешь… не посмеешь… — он повторял это и сжимал сильнее и сильнее.

— Мне больно!

— Не посмеешь… — он все же разжал пальцы. — Что ты себе возомнила? Кто ты вообще такая?!

Его губа задралась, а в белках глаз проступили красные нити-сосуды. Этак еще и удар схватит, от волнения. А ведь Аглая предупреждала, что здоровье у Мишаньки вовсе не так и хорошо.

Она отступила.

И руку потерла.

Развернулась. После… надо будет поговорить потом, уже когда он успокоится и сумеет мыслить здраво. В конце концов, он всегда может выбрать кого-то другого… конечно, немного совестно, ведь Мишанька и вправду потратился.

Долг перед школой выплатил.

И откупные положил такие, что Эльжбета Витольдовна весьма довольна осталась. А после еще гардероб справил новый. Украшения… украшения Аглая забирать не станет. К чему ведьме драгоценности? Что до остального, то в школе можно займ попросить и возвращать его потихоньку.

Конечно, пока не очень понятно, что ей делать…

— Ты… нищенка! Безродная девка, которую ведьмы из милости подобрали… — он шел следом и кричал. Громко так, что слышали, наверное, все. И в другой раз Аглая всенепременно смутилась бы.

Или обиделась.

А теперь… обиды не было. Да и с чего ей обижаться, когда Мишанька всецело прав? Она не то чтобы нищенка, но родители Аглаины были бедны. Помнится, жили вовсе в землянке, и когда дар проснулся, то очень обрадовались. Сами к поселковой ведьме отвели.

И Аглая помнит, как маменька волновалась.

Нарядила её.

Волосы вычесала. Косы заплела. И все терла, терла лицо подолом поневы, пока щеки не закраснели.

…сколько им заплатили? И хватило ли этих денег, чтобы дом новый справить? А может, отец землицы прикупил? И новую корову… надо бы спросить.

— Вымыли, приодели, но как была неблагодарной тварью… — Мишанькин голос сорвался на шипение. — …так и осталась! Ничего, я найду на тебя управу… слышишь меня? Ты меня слышишь?! Ведьма!

Наверное, стоило бы помолчать, но что-то внутри Аглаи молчать устало.

Или она вправду была ведьмою?

Она просто обернулась и сказала спокойно:

— Сам такой…

…и даже не удивилась, когда вся сила, собравшаяся в доме, вновь пришла в движение. Это было по-своему красиво. Вот только Аглая спешила.

Она была нужна в другом месте.

Очень нужна.

Когда потом, позже, её-таки отыскала Марьяна Францевна, то лишь покачала головою. Аглая сидела подле шкафа и нежно гладила пальцем лобастую голову кошки. Кошка приоткрыла глаз. И закрыла.

— Они такие маленькие! — сказала Аглая отчего-то шепотом.

Под кошкиным брюхом ползали и толкались крохотные детеныши. Они успели обсохнуть, но все еще были слабы.

— Детонька… — Марьяна Францевна запнулась, не зная, как правильно преподносить подобные известия. И пускай жизненный опыт её был велик и даже обширен, но все же не случалось с ней прежде подобного. Однако Марьяна Францевна все ж была ведьмою.

И потому сделала глубокий вдох и сказала:

— Может, коль ты уже остыла, то супруга назад повернешь?

— Куда назад? — уточнила Аглая, подхватив пищащий комок, который все норовил уползти из-под теплого материнского бока.

— В тело.

— В чье?

— В его… а то ведь, понимаешь, оно, конечно, Гурцеев дочку хотел, но что-то подсказывает мне, что обыкновенным… так сказать… для людей образом.

Аглая лишь моргнула…

…Стася уже успела понять, что волшебство местное просто творится, без искр, молний и прочих спецэффектов. Она ощутила, как что-то вокруг колыхнулось, будто пришло в движение невидимое море. Нахлынуло. Схлынуло.

И князь, стоявший рядом, поскреб свою руку, жалуясь:

— Чешется…

А потом раздался тонкий женский визг…

…после уж, когда разобрались, откуда взялась эта вот голосящая девица в мужском платье, Стася дала себе зарок со словами обходиться аккуратнее.

Мало ли…

— Это… это она… — девица сипела сорванным голосом, ибо визжала она громко, долго и вдохновенно. Честно говоря, Стася даже понимала её.

Где-то.

И сочувствовала, чисто по-человечески. Живешь ты себе княжичем, а потом раз и уже не княжич даже… девица в это поверить отказывалась и то и дело щупала себя за грудь.

Хорошую грудь.

Выдающуюся.

Такая сама собою не исчезнет, вон, распирает и рубаху, и камзол, который расстегнуть пришлось на пару пуговок.

— Выпей, дорогая, — Эльжбета Витольдовна сунула в руки девицы флягу, которую та осушила в два глотка. А после глаза закатились, и девица тихо сползла на диванчик, на котором сидела. Верховная же ведьма, флягу пустую вытащив, головой покачала. — Так оно сподручнее будет…

В гостиной, куда девицу пришлось увести, воцарилось молчание.