Провинциальная история

— Она Тадеушу еще от матушки осталась. Крайне скверного нрава женщина, но… вы же понимаете, мужчины — существа упертые. Вот и мой решил, что ключницею только Маланье быть. А что мы не ладим… — боярыня тяжко вздохнула. — Присядьте. Сейчас столы накроют, то и спустимся. Может, квасу? Или медку? Или вот сбитня? Взвару?

Стася покачала головой.

— Воды, если можно.

— Отчего ж нет, — улыбка боярыни была светла, как день весенний. — Ключевой…

Главное, чтоб не ключницею деланная. Но Стася прикусила губу, чтоб не ляпнуть чего-нибудь этакого. А еще отметила, что собственное платье боярыни далеко не столь… аутентично.

Рубаха имелась с рукавами, щедро украшенными вышивкой. И запястья наличествовали, правда, тоненькие, этакими колечками. Верхний же наряд был исполнен из ткани на вид тонкой, переливчатой, да и шит проще, правда, чудились за этой простотой деньги немалые. Волосы боярыни прикрывала круглая шапочка с плоским верхом, от которой по обе стороны спускались золотые кольца. Лоб пересекала узенькая нитка жемчуга, а вот коса пряталась за престранным сооружением из чеканных пластинок, которые шевелились, отчего казалось, что к затылку Анны Иогановны приклеилась золотая змея.

— Это накосник, — боярыня погладила свою змею. — Давно уж не в моде, да и я-то отстала… немудрено в нашем-то захолустье. Да и Тадеушу не нравится, когда… полагает, что те наряды больно уж… неприличные, хотя, поговаривают, что и сама государыня не чурается. Я ему так и говорю, что, мол, коль государыне можно, отчего мне нельзя? А он упрется и все тут.

— Бывает, — согласилась Стася, надеясь, что в голосе ее довольно сочувствия.

Прислуга-то сгинуть сгинула, а воду принесли, будто далече и не уходили. С водой появилась мрачного вида женщина в платье черном, то ли вдовьем, то ли само по себе. Была она стара и хмура, на боярыню глядела недобро, а вот Стася удостоилась долгого пристального взгляда.

— Собери честь по чести, — велела Анна Иогановна, рученькой махнув. — И гляди у меня…

Маланье боярыня погрозилась, только та лишь фыркнула.

— А если выйдет умаление чести родовой по-за скаредности твоей, так и учти, сама за космы оттаскаю!

Это было…

Дико.

Пожалуй, еще более дико, чем платье это или вот… а в городе Стася не видела никого-то в этаких нарядах. Или… боярыням на рынках бывать не положено, а прочие предпочитают платья попроще?

— Порой невозможно жить… так стало быть, вы не мужем? — осведомилась Анна Иогановна, лично наполняя водой высокие кубки.

Золотые?

Позолоченные?

Стася свой приняла. Судя по весу, как есть золотые. Двумя руками не удержишь.

— Нет.

— Отчего же?

— Не случилось, — Стася смотрела на женщину, которая явно маялась сомнениями. Они читались на высоком лбу боярыни, щедро покрытом слоем пудры.

— Печально… — та покачала головой. — Но не переживайте, ведьме недолго свободной гулять.

— Это почему же?

Стася напряглась. Нет, было время, когда она мечтала о семье и замужестве, но… давно и в другом мире. А тут? Запрут в этой, прости Боже, светелке наедине с девками сенными и оставят из равлечений жемчуга скатные и что там еще по сказочным законам положено.

— Так… маги как прознают, со всего краю съедутся, — боярыня подхватила горсть орешков из узорчатого блюда. — Только и останется, что выбрать, какого краше… тот, который с вами приехал, конечно, собою хорош, но не спешите.

Что-то подобные жизненные перспективы совершенно не радовали.

— Вам бы в Ковен отписаться, попросить помощи, там уж и пришлют кого, кто выбрать поможет.

— Сама справлюсь.

— Самой ошибиться недолго, — орешки боярыня ела по одному. — Помнится, когда меня матушка на ассамблею вывела первым разом, а Тадеуш ко мне подошел, представленный был, я на него и не глянула. Еще подумала, что собою уж больно неказист.

Она мечтательно прикрыла очи.

— Ко мне сам князь Ущерский внимание проявлял высочайшее, но матушка, слава всем Богам, образумила бестолковую. Князь-то что? Он одной внимание, другой… сказывают, иные от его внимания девичество тратят, а то и в подоле приносят, — это было сказано громким шепотом. Стася кивнула. Большего от нее и не требовалось. — А сам-то он уже обещанный. И права оказалась. К осени аккурат свадьбу сыграли с Алевтиною Блоховой. Вот… за нею три деревеньки в приданое давали, и еще лужок, и заводик свечной.

Стася послушно кивала.

И язык прикусила, подавив желание спросить, деревеньки с людьми пошли или так?

— Конечно, и другие сватались. Был один красавец, Охтынский, как сейчас помню… уговаривал бежать с ним, тайно венчаться, чтоб после в ноги маменьке пасть да прощения испросить.

Взгляд Анны Иогановны затуманился.

Но она тотчас справилась с собой.

— Маменька про него сразу сказала, что никчемушный человек. Гуляка, повеса, пить горазд, а за душой ни гроша. Как такому жену держать?

— Понятия не имею, — Стася поерзала.

— Вот! Маменька мне много помогала. А то ведь люди какие? Каждый норовит представить себя лучше, чем он на самом деле есть. И поди-ка, догадайся, кто там хорош, а кто так… она-то и присоветовала на Тадеуша поглядеть, потому как крепко он меня любил.