Провинциальная история

— Шла бы за Тришку замуж… небось, тятенька сказывал, что они уж с твоим батюшкою сговорились, что по осени сватов зашлют. И жить станут в вашем тереме. Видишь, как любит? В примаки готов податься!

— Чего б не податься, — слышать этакое было лестно донельзя, однако же Басечка уродилася страсть до чего упрямою. — Он-то третьим сыном, ему только на свои хлеба и идти. А зачем, когда на чужие можно.

Сказала и… сама на себя обозлилась.

Ведь плохо сказала.

И подумала тоже плохо. И… может, Тришка, и не королевич. Но зеркальце-то поднес. Нарочно, девки сказывали, в торговых рядах все выискивал, перебирал, не схватил первое, что под руку подвернулось, как оно бывает.

А она…

Пусть и третьим сыном, но тятенька его богатый, выделил бы на обзаведение, и на дом свой, и на хозяйство. А там… Тришка и головастый, и с руками, вскоре бы в люди выбился и без батюшкиной помощи. Теперь же все говорить станут, что пошел в примаки на чужое.

Баська губу прикусила, но отступиться… как отступиться-то?

— Пойми ты, — Баська, чувствуя, как мечта ее вот-вот рассыплется, заговорила быстро, спешно. — Я ж не просто так! Я королевича спасти хочу! И он меня полюбит. А я его! Как в книжке! И потом возвернемся…

— А если не полюбит? — возразила Маланька, подхвативши горсточку вареных в меду орехов.

— Полюбит. Куда он денется.

— А Тришка?

— Что… другую найдет. Хоть бы вот… тебя!

— Меня не надобно, — она слегка зарделась. Стало быть, и вправду объявился друг сердечный. Наверное, сие хорошо, но… стало вдруг завидно. Маланька, выходит, уже влюбленная, а Басенька просто так на свете живет? Нет, не бывать такому.

— Или ты мне поможешь, — решилась она. — Или ты мне не подруга больше!

И вновь же, сказала, чтобы тотчас усовеститься.

Нехорошо так с подруженькой! Ой, нехорошо… а Маланька-то носом шмыгнула и повторила:

— Все равно дурная!

Дурная.

Верно.

Но… как от мечты-то отказаться? И ведь дело не только в королевиче, если подумать, то жила Басенька и без всяких королевичей, и еще проживет. Дело… в том, что сердце давит, душу мучит, хочется чего-нибудь этакого, не девичьего, скромного, а чтобы… чтобы люди восхитились.

Чтобы удивились.

И батюшка тоже.

— А пойдем со мной! — предложила Баська. И мысль эта показалась на диво удачною.

— Куда?

— К ведьме! Королевича спасать!

— Ага, а после что? Вдруг да не в тебя влюбится…

— Ай, — Басенька махнула рукой. — Пускай влюбляется, в кого ему охота, хоть бы и в жабу зеленую…

Маланька хихикнула.

— Ты о другом подумай. Мы его спасем, так?

— Так, — несколько неуверенно ответила подруженька.

— Стало быть, он нам за спасение это благодарный будет. Так?

— Не знаю.

— Будет. Королевичи, особенно иноземные, страсть до чего благодарные.

— Думаешь, иноземный?

— А то какой? Наши-то вон, никудашеньки не пропадали, батюшка сказывал. Стало быть, иноземный. Или не королевич, а князь… князь-то может и нашим быть. Главное, чтоб благодарный. Он нас с тобою за спасение каменьями драгоценными осыплет. И батюшкам велит привилеи торговые назначить. И…

Глаза Басеньки заблестели от открывавшихся перспектив.

— Думаешь? — тихо поинтересовалась Маланька, взгляд которой тоже затуманился. Небось, припомнила, как батюшка ейный давече жаловался, что ходить до Китежа, конечне, выгодно, да не так, как местным, у которых дозволение высочайшее на торговлю имеется, а с ним и право подати платить меньшие, нежели прочие платят.

— Знаю, — Баська окончательно решилась. — Переодевайся…

— А… если нет там никакого королевича? — Маланька спешно скинула летник, оставшись в одной сподней рубахе.

— Не может такого быть, — Баська и сама свой сняла, и воротник узорчатый тоже, и запястья, которые слишком уж богатыми были для простой девки. — Если есть ведьма, то и королевич зачарованный быть обязан. Или там князь.

Но лучше бы, конечно, королевич.

Через четверть часа из дому выскользнули две девицы вида вполне себе обыкновенного. Выскользнули и растворились средь прочих людей. После уж, когда хватятся их, когда начнут искать, сперва по-тихому, не желая, чтобы новость этакая слободу встревожила, а после уж и всею этою слободой, то и узнают, что навроде как похожие девицы выходили из дальних-то ворот. Но они-то были?

Или иные какие?

И куда пошли?

Как сгинули?

Стася пересчитала котиков, которых стало меньше, но при том не настолько, чтобы это уменьшение как-то существенно на общее количество повлияло.

— Мда, — сказала она, погладив особо наглого британца, который решил, что положенный этой породе темперамент не для него и весьма споро вскарабкался на колени. Благо, ткань платья была плотною, удобной для цепляния. — И что мне с вами всеми делать?

Она чувствовала себя… пожалуй, что усталой.

Не физически, отнюдь. Скорее уж возникло несвойственное ей прежде желание забраться в кровать, накрыться с головой одеялом и лежать, лежать, пока все само собою не разрешится. Только что-то подсказывало, что не разрешится.

— Продавать? — Евдоким Афанасьевич погрозился пальцем тайской кошечке того бледно-рыжего окраса, который именовали, кажется, персиковым.

Или как-то еще?