…небось, и дня не пройдет, как в мерзкой газетенке напишут, что, дескать, вовсе ополоумела Верховная ведьма, то ли от избытка силы, то ли от старости, но поведением своим она дискредитирует… или что там еще писали?
Нет, прошли те времена, когда Эльжбета Витольдовна могла позволить себе этакий… выход. Ныне приходилось считаться и с титулом, и с положением, и потому замолчала она, так и не сказав, чего хотела. А чего, собственно говоря, хотела?
Ничего, вот за ворота выедут, доберуться до Сапонишков, которые, почитай, к самым стенам городским подползли, а там уж Эльжбета Витольдовна откроет ведьмину тропу для своего экипажу. А прочие… ничего-то им в Сапонишках не сделается.
…а вот сил у Аглаи поубавилось.
Надо же… и полугода не прошло со свадьбы, она уже погасла будто бы, подернулась пылью. Пообыкновенила.
— Наверное, все-таки следовало ему сказать… — девочка прикусила губу.
Накрашеную.
И сама-то набелена, напомажена, лицо пудрой укрыто, румянец и тот на щеках ненастоящий. И мнится Эльжбете Витольдовне, что именно эти пудры с румянами виноваты.
Неправда.
Не они, а…
…но ведь мальчик казался таким искренним. И любил-то он, как показалось, по-настоящему, с первого взгляда. Ему-то сперва других предлагали, попроще, поспокойней. На Аглаю у Эльжбеты Витольдовны собственные планы имелись, но нет… не желал он других.
И рвалась душа… рвалась и вырвалась. Куда? Для чего?
Не понять.
— …спросить, — не желала умолкнуть Аглая, и в окно уже глядела… с надеждой?
Или все-таки со страхом?
И на что она надеялась, не на то ли, что княжич Гурцеев, обнаружив исчезновение супруги, вдогонку кинется? Найдет, спасет, вернет в золотую клетку дома. И не понимает сама, как не понимает и он, что сколь бы просторною клетка ни была, а ею останется.
А в неволе чудо не живет.
Обыкновенеет.
Это слово Эльжбета Витольдовна произнесла про себя дважды, силясь распробовать нехороший его вкус. А ведь заготовлен ею доклад, давно уж… и про любовь эту, ведьмину обманку, и про браки, от которых магам польза шла немалая, а вот ведьмам так наоборот.
Про девочек, которых бы предупредить, но… разве послушают? Ни они, ни другие, что выжили, поняли, сбежали от брачных уз, как когда-то сбежала Эльжбета Витольдовна. Отвернутся. Открестятся, скажут, что, мол, это все домыслы бездоказательные.
Покушение на устои.
Что война не нужна, а мир выгоден.
Она и сама поглядела в окошко, газету развернув: скоро Заходние ворота, а там и тракт до пристани, где и экипажи, и подводы погрузят на баржу. День-другой и доберется Эльжбета Витольдовна до Канопеня, а там… она пока плохо представляла, что будет там делать. И зачем вовсе едет самолично, когда можно поручить кому.
Может, оттого, что тоже устала?
Китеж — большой город, и клетка из него вышла просторная. А силы у Эльжбеты Витольдовны далеко не те… но и пускай. Она развернула газету, выбравши статью, которая почудилась ей наименее раздражающей.
О чем там?
О бале в городской ратуше, куда приглашены были…
…тоска смертная.
Парня Стася нашла в доме.
Он сидел на ступенечках, прижимаясь к каменному парапету, и вид имел одновременно и жалкий, и грозный. Ее завидевши, парень вскочил, выпятил грудь, которая, впрочем, была не тех размеров, чтобы вот так вот безобидно выпячиваться, и сказал:
— Здраве будь, матушка ведьма! — а после переломился пополам, рукой махнувши, будто мух отгоняя. Или это поклон был?
— И тебе тоже доброго дня, — осторожно ответила Стася, оглядываясь.
Дом был пуст.
Даже Бес появиться на глаза не спешил.
Парень распрямился, правда, со старческим кряхтением, обеими руками в поясницу упираясь.
— Ты кто? — задала Стася в общем-то логичный вопрос.
— Так… — незнакомый парень громко икнул. — Антошка я… Антон, стало быть, Севастьянович, ежели по батюшке, Савушкин.
— Ага… — Стася отступила на шаг. — А тут что делаешь, Антон, по батюшке, Севастьянович?
И еще на шаг.
Мало ли… появилась мыслишка за дверь выйти да и спрятаться. Или вовсе броситься вслед за уехавшими магами.
— Дык… служить пришел, — грудь выпятилась еще немного, отчего Антон Севастьянович дугою выгнулся.
— Кому?
— Тебе, матушка ведьма! — и опять пополам согнулся, правда, на сей раз громко крякнув. — Верой и правдой! Денно и нощно…
— Еще чего не хватало, — пробормотала Стася, у которой от прошлого мира остались не самые лучшие воспоминания о подобного рода служении. Вспомнился вдруг Васятка, которого при аптеке одно время грузчиком наняли, и он еще тоже клялся, что денно и нощно, себя не жалея, коробки таскать будет. Таскать-то таскал, но не коробки, а настойку боярышника на спирту, после чего впадал в престранное состояние любви к миру, сочетавшейся в нем с воистину нечеловеческою ленью.
— Живота своего не жалея, — будто подслушавши Стаськины мысли, продолжил Антон Севастьянович. И носом шмыгнул, верно, от избытка эмоций.
— Не надо мне служить, — Стася упрелась спиной в дверь. В голове вертелись аргументы, главным из которых было отсутствие нужной статьи в ее скромном бюджете.
— Телом белым тешить буду…