Провинциальная история

Изобретательность прелюбодеев общеизвестна. Христо ехал в Софию, днем раньше или днем позже Мария отбывала в командировку в соседний или другой, более отдаленный город, а на самом деле тоже ехала в столицу. Там их никто не мог побеспокоить, и они проводили время в ресторанах, либо в какой-нибудь мансарде — друзья Христо, художники, охотно предоставляли в их распоряжение свои мастерские, Встречались они и в других городах, а прошлой осенью превзошли самих себя — устроили свидание в одной из европейских столиц, хотя уезжали в разные страны.

Последнее время они встречались в Брегово, в доме родителей Христо. Машину оставляли в ближайшем лесочке, а сами незаметно пробирались в пустующий дом, затаившийся в глубине двора. В этом почти обезлюдевшем селе, при соблюдении известной осторожности, можно было долго оставаться незамеченными.

В тот день Христо заехал за Марией в соседний городок, где гастролировал ее театр. В ожидании вечера они поставили машину на берегу речки в тени дуплистой ивы. Мария дремала на сиденье, а Христо, лежа под деревом, то воевал с муравьями, то погружал ноги в теплую, как чай, воду, потом от скуки принялся мастерить свистульки из ивовых веток.

Под вечер мимо шел какой-то пожилой крестьянин с косой на плече. Он, конечно, полюбопытствовал, кто они такие, откуда, есть ли у них дети. Мария предложила гостю «Кент». Сев на травку, крестьянин похвалил сигареты, заметив, что нынче народ шибко избаловался.

— Как по-твоему? — обратился он к Караджову. — Ты, видать, важная шишка, дай тебе бог здоровья, верно я говорю, а?

— Мы с тобой, папаша, одного поля ягода, я вроде тебя, не столько говорю, сколько спрашиваю, — увильнул от ответа Христо. — Минет годок-другой, что мода принесла, то и унесет, а здоровое привьется, пустит корни. Чего тут сокрушаться.

Крестьянин долго чесал в затылке.

— Все бы ничего, но уж больно чудит наша молодежь, вот ведь какое дело… Ты знаешь, в нашем селе полно стариков, у которых нет ни одного внука.

Христо еще немного поболтал с крестьянином, чтобы успокоить его, и пошел проводить. Сквозь заросли ивняка Мария слышала обрывки их разговора.

— А речку-то как запаскудили наши умники! И рыба передохла, и огород нечем полить, а летом детворе купаться негде. Так что, ежели ты там бываешь наверху, замолви словечко — должно, догадываешься, об чем я… Ну, прощай!

Вечером, расположившись в доме, как римляне — среди чаш и даров природы, — они лениво беседовали.

— А ты согласен с тем, что говорил дедок? — спросила Мария, нащупав в сумраке большущий персик.

— С чего это ты вспомнила?

— Но ты согласен или нет?

— Нашла о чем говорить.

— Я не зря спрашиваю — ведь ты ему врал без зазрения.

— А что ж мне, исповедоваться перед ним? Что бы он о тебе подумал?

— О бедный рыцарь из Брегово!.. Чего ты мне зубы заговариваешь?

— С какой стати?

— Знаешь, Христо, в тебе есть что-то иезуитское, — сказала Мария, помолчав.

Караджов от удивления даже приподнялся на локтях.

— Что за напасть, мне и Стоил говорил то же самое.

— Обозвал тебя иезуитом? — удивилась в свою очередь Мария.

— Представь себе.

Мария расхохоталась.

— Чего смеешься?

— Потрясающе! Первый раз в жизни Стоил сумел раскусить человека! — Она продолжала хохотать. — Хотя ты того не стоишь, но должна тебе признаться: мне нравится в тебе это качество.

— Тебе нравится иезуитство?

— Оно все же лучше, чем глупость. — Мария потянулась к бутылке. — Выпей, дурачок ты мой!

В полумраке нежно зазвенели бокалы. Раз у них дошло до взаимных оскорблений, дело принимает серьезный оборот, подумала Мария.

— И за что же он обозвал тебя иезуитом? — спросила она, намазывая лицо персиковым соком. — Уж не пронюхал ли о нас с тобой?

— Это единственное, что тебя беспокоит?

— Ваши скандалы на заводе меня не интересуют, — соврала Мария и провела по его лбу сочной мякотью персика. — Одни идиоты способны затевать грызню из-за чужих интересов.

— В том-то и беда, что они не чужие.

— Ха-ха! — с деланной беспечностью засмеялась она.

— Твой Стоил оказался настоящим ослом. — Рука Христо внезапно скользнула вверх по ее бедру, но Мария не дрогнула, и он отстранился. — Занимается всяким вздором и меня хочет втравить.

— Как интересно! — с невинным видом воскликнула Мария.

Христо закурил, и его сигарета беспокойно запульсировала во мраке.

— Судя по всему, он не намерен складывать оружия. Стоил догматик, а догматики народ дотошный, они чтут теорию. А я практик, для меня нет лучшей теории, чем сама жизнь.

— Может, он меня ревнует? — небрежно вставила Мария.

— Возможно. Такие, как он, отличаются верностью и почти всегда озлоблены.

— Да? А почему?

— Потому что за верность обычно платят обманом.

Мария провела рукой по его широкой волосатой груди.

— Стоил человек с причудами, — продолжал Христо, не замечая ее ласки. — Но хуже всего, что своими причудами он и других заморочил. Чтобы добиться своего, ему нужна власть, но тут я загораживаю ему дорогу.

— А ты разве не рвешься к власти?

— Нет! Власть сама идет ко мне в руки. — В темноте блеснули его зубы. — А святош власть презирает.