Провинциальная история

Около получаса писал Крыстев, изумленный простотой и новизной выводов Дженева. В то же время его не покидало чувство, что он пишет завещание. Дженев говорил очень тихо, он лежал, закрыв глаза и сцепив руки на груди, и был похож на человека, который уже приготовился в далекий, бесконечно далекий путь.

Наверное, так оно и было на самом деле. Никогда прежде Стоил не чувствовал себя таким немощным, обессиленным. Но и мысль его прежде не достигала такой ясности. Слова рождались легко и сразу выстраивались, каждое само находило свое место, словно повторялись усвоенные с детства заветы жившего невесть когда мудреца. Эту ясность и полноту мысли он ощущал как некий неистощимый родник. А где-то в глубине его существа пульсировал другой, более глубокий родник, темный и мутный, — кровь. Всего час или два назад она выбилась наружу, разорвав единый круговорот, именуемый жизнью, его жизнью, и, смешавшись с водой, порозовев, ушла в городскую канализацию, в ничто…

Крыстев записал последнюю фразу:

«Товарищ Бонев, это не что иное, как моя собственная попытка установить диагноз проблемы».

— Записал? — спросил Дженев, не открывая глаз.

— Записал.

— Я не стану перечитывать, ты человек аккуратный. Который час?

— Без десяти одиннадцать.

— Тебе пора идти. Папки на письменном столе, их две, обе синие. Возьми их.

— Слушай, а может, лучше отложить заседание?

— На какой срок отложить?

— Пока ты поправишься.

— Нечего откладывать. Что от тебя зависит, ты сделаешь. Возьми с собой Миятева. В душе он честный, только робеет иной раз.

Крыстев встал.

— И все-таки лучше я попрошу отложить, а?

— Ступай. Завтра загляни, расскажешь. И посмелей!

Не успела закрыться дверь, как вбежала Евлогия.

— Ну как ты? — Присев возле отца, она стала разглаживать его лоб. — Устал?

Протянув руку, Дженев опустил ее на голову дочери.

— Наоборот, приободрился.

Евлогия засуетилась, принесла ему холодный чай с медом, томатный сок, печенье. Присев на корточки, она сжала его пальцы.

— Папа, сегодня мама не придет, верно?

Им овладело какое-то смутное предчувствие.

— Я… ну, пригласила тетю Диму с Костой… Они в кухне…

И она прислонилась головой к руке отца.

— Дяди Христо тоже нет дома, — послышался ее голос. — Должно быть, уехал.

Дженев вздрогнул.

— Как уехал, куда?

— Неизвестно — может, и не уехал… Просто его нет, взял с собой плащ и портфель.

Дженев привстал. Волосы Евы, словно тончайшая бахрома, закрывали ее опущенное лицо. Мария в неожиданной командировке, Христо прихватил плащ — неужто и в эту ночь?.. В душе у него отвалился первый камешек и бесшумно полетел вниз, в пропасть. Потом откололись другие и тоже полетели следом за ним, и еще, еще, все крупней и тяжелей, а он испытывал только облегчение.

28

— Не надо отзываться! — прошептал Караджов, глядя в щелку на стоящих во дворе людей. — С ними только заговори, без конца будут лясы точить…

Он грубо выругался.

Мария, уже одетая, молча сидела в дальнем углу комнаты. Наверняка этот сосед заметил ее в прошлый раз, когда она вышла голая. Дернуло же ее сегодня опять вылезти, да еще на рассвете. Мария чувствовала себя виноватой и даже жалела, что вчера согласилась поехать сюда. Неужели будет скандал?

Какой я болван! — бичевал себя Караджов, торопливо одеваясь. Как будто это первый раз… И как назло именно сегодня!

— Провалялись мы с тобой… — сказал он шепотом.

— Они еще здесь? — робко спросила она.

— Сейчас уберутся, — заверил он, хотя прекрасно знал здешние нравы: эти люди не разойдутся до тех пор, пока не удовлетворят свое любопытство. — Но нам лучше выбраться задним двором. Идем!

Они спустились вниз, прошли по душному подвалу. Впереди шел Караджов, за ним, с наспех собранным свертком в руках, семенила Мария. У выхода Караджов сделал ей знак, чтобы не шевелилась, а сам выглянул в зарешеченное оконце, светившееся в сумраке.

— Ах, мать вашу!.. — услышала Мария.

— Ну, что там? — спросила она — от страха у нее подкашивались ноги.

Караджов вздохнул. Это Делю, должно быть, прибежал в общину, нагородил, что кто-то забрался в дом, и там решили снарядить команду для поимки воров, прелюбодеев или, не приведи господи, диверсантов. Вот положеньице!..

Они вернулись наверх. Христо, присмотревшись к стоящим во дворе, узнал их и сразу успокоился: какой же он чудак, ведь чего проще — сойти к ним во двор, поговорить, в конце концов это его родной дом! Христо в двух словах изложил Марии свой план: он выходит, выпроваживает сторожей со двора и запирает дом. Мария остается тут до вечера — пусть спит, делает что хочет, лишь бы тихо. Вечером он приедет и увезет ее.

— А машина? — напомнила Мария. Да, машина, о ней он совсем забыл.

— Я что-нибудь соображу, — сказал он ласково и поцеловал ее. — Извини, но другого выхода нет. Вечером, живой или мертвый, я здесь.

Он вышел из дому и стал деловито запирать двери.

— Караджа, так это ты? — узнал его полевой сторож. — Тю-у-у…

— А в чем дело? — вызывающе спросил Караджов. — Всеобщая мобилизация, что ли? Ну, здоро́во!