Провинциальная история

Домой он возвращался отяжелевший, отупелый, зажигал свет, включал транзистор и просматривал газеты. Случалось, он засыпал за чтением, а частенько одолевала бессонница, осаждали воспоминания — приятные, неприятные, саднящие. Тоска по родному городу, по родительскому дому — открывающийся с крыльца вид навсегда врезался в память со всеми мельчайшими деталями — затаилась в тайниках его души и скулит там время от времени, словно брошенный щенок. Никогда бы не поверил, что в большом городе его будет преследовать и угнетать одиночество, а тоска, нагоняемая воспоминаниями, сделается невыносимой. Возраст тут сказывается или происшедшие перемены?

Придется привыкать, надо восстанавливать старые связи, налаживать новые, рассуждал он. Я должен найти молодых женщин, одну, от силы две — постоянных, а остальные — как подскажет случай или настроение. Он перебрал в уме секретарш, вспомнил Стефку Калоянову, заметно расстроившуюся после первого прегрешения, в его памяти мелькнула кокетливая красотка, попадавшая ему на глаза в нижнем этаже объединения — он не знал, кем она работает, хотя видел ее в коридоре уже несколько раз. Стефка готова, она у него всегда под рукой, надо только голову не терять. Женщин, слава богу, хватает.

Но только без Марии. Старовата она стала, надоела ему, а самое главное — эта женщина не знает меры: в ней такая смесь страсти и нытья, что самому черту с этим не совладать. И что еще хуже — она сама не знает, чего хочет. Когда первый раз он смирился и оставил ее у себя, то наивно предполагал, что она успокоится, вернется домой и будет наведываться раз в два-три месяца, пока совсем не отвяжется. Но получилось наоборот: Марию это ободрило, и она пустилась во все тяжкие, стала приезжать к нему, когда ей заблагорассудится, устраивать дикие сцены, превращать ночи в сплошной кошмар. Она явно сошла с рельсов, с нею запросто можно слететь под откос.

Караджов решительно поднялся по лестнице — на пороге лежала полоска света. Едва открыв дверь, он заметил два больших кожаных чемодана, на вешалке висели два пальто Марии, одно из них меховое. Сидя в углу, возле торшера, Мария не шевельнулась, не ответила на его приветствие. На ней был строгий темный костюм, шею окружали янтарные бусы. Должно быть, что-то случилось, подумал Караджов, острие ножа кольнуло его в грудь. Он не знал, с чего начать разговор. Мария ему помогла.

— Стоил разводится, — сообщила она из угла.

— Он сам сказал? — спросил Караджов, лихорадочно прикидывая, чем все это может обернуться.

— Да.

В памяти Христо всплыл сегодняшний телефонный разговор. Значит, к тому времени Стоил уже принял решение, а я, дурак, шлю привет его жене…

— Он знает про наши отношения? — спросил Караджов.

— Это тебя волнует?

— А ты как думаешь?

Мария зло хмыкнула:

— Боишься?..

— Мария, веди себя подобающим образом — разводишься ты, а не я!

— Насколько я понимаю, — Мария тянула слова, — ты тоже разводишься, точнее, тебе дают развод.

Караджов облизнул губы. Неужто и Диманка решилась? Он должен хранить спокойствие, ледяное спокойствие.

— Это сплетни. Час назад я говорил с нею по телефону, она пакует багаж, готовится к переезду на новую квартиру, — нагло соврал он.

— Разве? — не могла скрыть своего удивления Мария, до которой докатился слух об их разводе. Ей сказала гардеробщица из театра, старая сплетница. «Свои вещи Караджов уже увез, — добавила она. — Целый вагон». Значит, на самом деле это был общий багаж?

Марии стало не по себе.

— И что же? Возрождается семейный очаг? — Она слабо всхлипнула, но овладела собой. — Когда они приезжают?

— В пятницу. Или в понедельник, если в пятницу не успеют, — твердо сказал Караджов.

— Да-а-а, — протянула Мария и потерла виски. — Все ясно, ты начинаешь новую жизнь.

— Выходит, так.

Она злобно усмехнулась.

— То есть без меня.

— Без тебя, Мария.

— Не смей произносить мое имя, подлец! — внезапно проверещала она.

— Не кричи, — понизил он голос.

— А ты не лги! — понизила тон и Мария. Из ее груди вырвался тяжелый вздох. — Погубила я свою жизнь, сперва со Стоилом, теперь с тобой. Допустила тебя к себе без оглядки, без опасения и расчетов, познала счастливые часы, даже забеременела. Теперь у меня открылись глаза: другого такого чудовища, как ты, я не встречала. Чего уставился? Я ненавижу Стоила — его воспитанность, привычки, тело, мысли, его общество. И дочь, которую ему родила. Но эта ненависть по сравнению с той, какую я испытываю к тебе, — сущий пустяк… Если бы люди знали, с кем они имеют дело, они упекли бы тебя за решетку. Но они не знают, они и не могут знать, потому что ты ловок, как крокодил: на суше неуклюж, а в заводях, в тине — сущее чудовище, там твоим жертвам нет пощады… — Мария застонала, прикрыв руками лицо. — Но имей в виду, за всякое удовольствие полагается платить, заплатишь и ты, Христо Караджов! — вскричала она под конец и зарылась лицом в колени.