Провинциальная «контрреволюция»

В результате местная власть в Северной области была прямой преемницей тех органов самоуправления, которые возникали в деревне с началом революции. В новых земствах не оказалось лишь немногих прежних руководителей, посаженных сверху большевистской администрацией губернии. Также в ряде волостей лишились полномочий представители фронтовой «молодежи», которая прежде «заполнила советы». Но в целом в земствах, как правило, заседали те же, что и раньше, авторитетные местные лидеры, и даже многие фронтовики сохранили свои места в местном самоуправлении[712].

Таким образом, белая власть на Севере не опиралась на зажиточных крестьян, деревенских «кулаков»[713], как утверждала советская историография, а управляла той же пореволюционной деревней, что и большевистское правительство, с почти теми же местными лидерами и лишь слегка измененными органами местного самоуправления. Если вовсе не засилье «кулаков» сделало белую деревню белой, то, как будет показано ниже, белый террор и устрашение населения также не играли первостепенной роли в управлении Северной областью.

Местное управление и белый террор

Белый террор традиционно занимал особое место в красной пропаганде и позже советской историографии, полагавшей, что именно широкое применение насилия позволяло белым удеживать власть в своих руках. Утверждалось, что только через Архангельскую тюрьму за год прошли 38 тыс. заключенных, из них было расстреляно 8 тыс.[714] Встречались даже заключения, что при белой власти «в тюрьме или концлагере побывал каждый шестой житель Северной области, каждый четвертый был убит»[715]. Однако подобные завяления далеко отстоят от действительности[716]. Более того, террор едва ли вообще играл ведущую роль в сохранении белого контроля над Северной областью.

В отличие от красного террора, который был институционализирован в большевистских постановлениях и имел идеологические основы, служа не только борьбе с политическими противниками, но и социальной перекройке общества[717], политические репрессии в белой Северной области были спонтанны, непоследовательны и лишены ясной идеологической направленности. Политическими арестами на Севере занимались и аппарат губернского правительственного комиссара, и союзная контрразведка, и отряды самообороны из местного населения, и позже также генерал-губернатор Северной области. Их действия нередко противоречили друг другу, и бывали случаи, когда люди, арестованные союзной контрразведкой, выпускались на свободу решением белых следственных органов, только чтобы затем вновь оказаться в тюрьме по распоряжению союзных властей[718]. Политические преследования несколько упорядочила созданная Верховным управлением в середине августа 1918 г. Особая следственная комиссия для расследования злоупотреблений и противозаконных действий агентов советской власти. Уже осенью она обросла сетью уездных комиссий и занялась разбором дел политических арестантов, а также арестами и следствием против бывших большевистских комиссаров, членов губернского и уездных исполкомов, а также лидеров профсоюзов и комитетов левых партий[719].

Комиссии не только арестовывали отдельных членов бывших советских самоуправлений, но даже порой заводили следствие против целых уездных советов и земских управ. Широкую известность получило дело членов Мурманского краесовета, который всецело поддержал белый переворот в Архангельске, однако уже в октябре 1918 г. по решению Северного правительства передал полномочия помощнику генерал-губернатора по управлению Мурманским районом В.В. Ермолову[720]. Разгром краесовета, начатый правительством, довершила следственная комиссия. Уже осенью за сотрудничество с большевиками в тюрьму был отправлен заведующий «гражданской частью» совета В.М. Брамсон. Вскоре следствие было заведено и против управляющего делами Г.М. Веселаго, председателя совета А.М. Юрьева и военного руководителя края Н.И. Звегинцева. Одновременно следственная комиссия вела дела о профсоюзах моряков и железнодорожников, о местных советах Мурманского края и даже о Мурманской рыбной экспедиции, арестовав в общей сложности до четырех десятков человек[721].

Схожая с членами краесовета судьба постигла руководителей Онежского народного совета. Хотя он был избран уже после белого переворота и вскоре преобразовался в уездную земскую управу, следственная комиссия подозревала его членов в сочувствии большевизму. Поэтому в январе 1919 г. полный состав совета был конвоирован в Архангельскую тюрьму. Другие уездные управы лишились хотя бы некоторых из своих членов. Так, на Пинеге был арестован председатель земской управы, бывший член уездного исполкома меньшевик Петр Полонский[722].