Провинциальная «контрреволюция»

Члены Верховного управления рассчитывали на поддержку со стороны широких слоев населения. Они полагали, что их лозунги и политические инициативы не могут не быть популярными, о чем, казалось, свидетельствовали десятки телеграмм от местных рабочих и профсоюзных собраний, союзов солдат и моряков, общественных организаций и крестьянских органов самоуправления, которые в первые недели после переворота десятками приходили в адрес правительства, приветствуя свержение власти большевиков в губернии[299]. Однако политические позиции эсеровского кабинета не были особенно прочными. Так, одним из главных результатов деклараций Верховного управления, сыгравшим решающую роль в его позднейшей судьбе, стало резкое охлаждение отношений между социалистическими министрами и белыми офицерами в Северной области. Участвовавшие в перевороте офицеры были потрясены тем, что при их содействии у власти оказалось левое правительство, которое открыто выдвигало социалистические лозунги. Несмотря на то что впоследствии члены Верховного управления показали готовность временно поступиться некоторыми из заявленных принципов в целях укрепления «внутреннего фронта», и в частности согласились на введение военной цензуры, ограничение свободы слова, собраний и печати и даже аресты некоторых выборных народных представителей, заподозренных в сочувствии большевикам, эти уступки не предотвратили растущего отчуждения между кабинетом и белыми офицерами. В свою очередь, архангельская региональная элита была крайне озабочена тем, что правительство состояло из приезжих политиков и не включало в себя представителей местной общественности. В результате, несмотря на патриотические лозунги и широкую демократическую программу, уже с первых дней своего существования Верховное управление оказалось в центре конфликтов, которые привели к скорому падению кабинета.

Среди политической и военной элиты Северной области главным яблоком раздора стал персональный состав, а также узкопартийность нового правительства. Действительно, Чайковский, провозглашая сотрудничество всех «государственных политических партий» в борьбе с большевиками и немцами[300], на практике не учел важность правительственной коалиции и отдал почти все места в кабинете эсерам. Его мотивацией, вероятно, явилось то, что эсеры занимали ведущее положение в северном отделении Союза возрождения; видимо, более надежным ему казалось определить на ключевые посты в правительстве своих конфидентов – прежних сотрудников главы кабинета по кооперативным и земгоровским кругам; и наконец то, что он стремился опереться на авторитет Учредительного собрания, где преобладали победившие на выборах эсеры. В итоге, за исключением самого Чайковского, находившегося с 1917 г. в партии народных социалистов, и левого кадета Зубова, все министры оказались эсерами. Это тут же вызвало недовольство в местных либеральных кругах и особенно среди белых офицеров, многие из которых плохо разбирались в левых политических течениях и практически не видели различий между эсерами и большевиками.

Чайковский, недооценивший важность партийной коалиции, также не учел возможную критику состава кабинета со стороны региональной элиты[301]. Он рассчитывал, что правительство быстро распространит свою власть на соседние губернии Севера России, и поэтому не считал нужным раздавать влиятельные посты представителям архангельской общественности. Также, формируя правительство из членов Учредительного собрания, депутатами которого являлись все управляющие отделами, кроме Зубова[302], он полагал, что никто, кроме большевиков, не способен открыто выступить против авторитета конституанты. Однако, как уже в первые дни работы кабинета показал конфликт вокруг лидера архангельских кадетов Н.А. Старцева, претендовавшего на министерский портфель, провинциальную элиту мало заботили легалистские принципы. Зато она желала видеть среди членов Верховного управления местных представителей. Выпустив из своих рук руководство антибольшевистским переворотом, архангельские либеральные круги были недовольны составом правительства и уже в начале августа 1918 г. попытались повлиять на работу северного кабинета.