Провинциальная «контрреволюция»

Еще более, чем отчуждение провинциальной общественности, положение Верховного управления осложнило открытое противодействие со стороны капитана Чаплина и правых офицерских кругов. Для Чаплина, занявшего в начале августа 1918 г. пост командующего вооруженными силами Верховного управления[309], персональный состав правительства, и особенно его молодые министры с революционно-эсеровским и даже террористическим прошлым, казался главным препятствием на пути успешной организации белой власти на Севере. Несмотря на то что сам тридцатидвухлетний капитан флота только в условиях революции смог превратиться в сухопутного командующего и даже оказаться во главе целой нарождающейся белой армии, его презрение к эсеровским парвеню в Верховном управлении не знало границ. Правда, Чаплин, уступивший еще в июле формирование новой власти Чайковскому, не сомневался в искренности и патриотизме лично главы кабинета, хотя и признавал, что, проведя бóльшую часть жизни за границей, тот совершенно не разбирался в российской обстановке. Не подвергал он сомнению и профессионализм юриста Гуковского, который, по мнению Чаплина, был хорошо подготовлен к занимаемой им должности управляющего Отделом юстиции[310]. Но молодость, отсутствие политического опыта и радикальное прошлое Маслова, Дедусенко и Лихача, задававших тон в работе кабинета, были тем, с чем Чаплин не мог и не хотел мириться.

Чаплин полагал, что Верховное управление является не «деловым» кабинетом, а «партийным» социалистическим правительством. Он смотрел на все шаги и заявления новой власти как на результат политики радикальных социалистов, которая, по его мнению, ранее уже привела к катастрофическим последствиям: развалу армии, военным унижениям России и приходу большевиков к власти[311]. Чаплин, оправдывая впоследствии свой заговор против правительства, подчеркивал, что Верховное управление якобы «не столько стремилось к организации борьбы с большевизмом, сколько к лихорадочному закреплению “завоеваний революции” и проведению программы социалистов-революционеров». В его глазах, решения кабинета «нисколько не отличались по духу от декретов большевиков». Все попытки организовать антибольшевистскую борьбу на Севере были сведены на нет, по его мнению, деятельностью таких «типичных революционных подпольных деятелей, специалистов в области разрушения и разложения», как Лихач, Маслов и Дедусенко[312].

Особенно Чаплина и других белых офицеров на Севере раздражали попытки молодых министров вмешаться в управление армией. Лихача, в прошлом председателя выборного войскового комитета 12-й армии Северного фронта, офицеры считали участником развала старой армии «комитетным» способом. А управляющий Военным отделом правительства Маслов, появившийся в архангелогородских казармах перед белыми офицерами в сдвинутой на затылок шляпе, которая, по ироничному утверждению подполковника Н.П. Зеленова, у того постоянно «переезжала с одного уха на другое», своими невоенными манерами и принадлежностью к партии эсеров напоминал офицерам других «блестящих воителей, как, например, Саша Керенский»[313].

Сходство с неудачной политикой прежнего Временного правительства, в глазах Чаплина и офицеров, усиливала кабинетная «говорильня». Вместо ожидавшихся решительных действий по организации армии и укреплению тыла архангельский кабинет, казалось, погряз в мелочных внутренних спорах, которые уже в первые недели несколько раз приводили правительство на грань раскола. Так, 22 августа 1918 г. Чайковский едва смог убедить не подавать в отставку управляющего Отделом юстиции Гуковского, который таким образом хотел протестовать против решения коллег ввести в будущей северной армии военно-полевые суды[314]. Хотя Гуковский при решении юридических вопросов уже раньше заработал себе репутацию «педанта и формалиста, сутяги и “крючка”, поднаторевшего в вопросах процедуры»[315], его демарш не был исключением. Так, на заседаниях 27 и 28 августа уже Лихач категорически настаивал на своей отставке в знак несогласия с решением коллег не выдавать зарплату «техническим» служащим советских учреждений, недополученную ими от большевиков. Теперь уже Гуковский пытался урезонить Лихача. Он полагал излишним платить людям, причинявшим убытки стране, причем «именно за труд по причинению этих убытков»[316]. Но Лихач, не найдя поддержки, упорно добивался своей отставки. Чтобы избежать раскола, Верховное управление создало комиссию для специального изучения вопроса.