Провинциальная «контрреволюция»

4 августа 1918 г. в типичной по своему содержанию телеграмме пинежский Комитет общественной безопасности сообщал Северному правительству о своей полной поддержке, основанной на «единодушной воле местного населения, не желавшего подчиниться распоряжению Советской власти о мобилизации против союзников и вообще враждебно настроенного к большевикам»[538]. Мезенское уездное земское собрание выражало надежду, что «союзные державы в нынешнее трудное время братски помогут восстановить целость и независимость России и окажут продовольственную помощь Севобласти»[539]. Из Власьевской волости в Архангельск было направлено следующее постановление: «Приветствуя союзников, как освободителей от германского ига, наложенного на русский народ Брестским договором через агентов Германии – большевиков, волостное собрание Власьевской волости выражает надежду, что союзники снабдят население хлебом, которого в этом году вследствие плохого урожая слишком мало»[540]. В целом, первые резолюции с мест нередко повторяли заявления белой власти, что интервенция призвана помочь лояльным русским силам в борьбе против Германии и большевиков. Однако они в первую очередь связывали с приходом союзников решение собственных насущных проблем, и особенно улучшение хлебного снабжения.

Поддержка интервенции среди обычного населения губернии значительно сократилась уже в первые месяцы существования Северной области. Однако причиной служило не возмущение попранными правами русской власти и не страхи перед союзной колонизацией Севера, а разочарование в надеждах на установление мира и снабжение хлебом, которые связывались с приходом интервентов и свержением большевиков. Более того, в отличие от политической элиты и военного командования, если население выражало недовольство, оно касалось не только интервенции, но и вообще политики «верхов» – белых и союзных в равной степени.

Уже в начале осени 1918 г. стало очевидно, что союзные и белые власти не способны наладить достаточное продовольственное снабжение губернии[541]. В ответ в Архангельск стали поступать протесты с мест и жалобы на неисполненные обещания интервентов и правительства. В частности, общее собрание граждан Нижнемудьюжского сельского общества Онежского уезда жаловалось: «…нам крестьянам приходится заниматься тяжелым физическим трудом, которым могут заниматься только те, кто питается только более или менее сносно. Нам же приходится питаться чем попало, как например: соломой или хлебом с примесью мха»[542]. Другие волости писали, что крестьяне потребляют теперь в пищу различные суррогаты, которые в иные годы не шли даже на корм скоту[543]. Некоторые деревни напрямую связывали требование увеличить хлебный паек с теми «услугами», которые они оказали союзному командованию и Северному правительству. Председатель Вонгудо-Андозерской волостной земской управы так суммировал полученные резолюции сельских сходов: крестьяне голодают, «и тут еще, несмотря на такие заслуги волости, – граждан с. Вонгуда, что они с 18-го августа по 10 сентября включительно почти все стояли под ружьем и охраняли подступы к городу Онеге от большевистских банд – им не то чтобы за услуги дать хлеб в первую очередь, как тогда обещало высшее командование – наоборот им сбавили за целый октябрь месяц и дали такую норму, чтобы только не умереть с голоду»[544].

Недостаток продовольствия породил разочарование в союзной помощи не только среди архангельских крестьян, но и в рабочей среде. Британский генерал Мейнард отмечал, что среди рабочих Мурманского края быстро росло недовольство интервенцией. Причину он видел в нехватке питания и задержках зарплаты железнодорожникам, перевозившим союзные войска и грузы. Он даже предпринял специальную поездку в Лондон, чтобы вытребовать необходимые кредиты для погашения задолженности[545].На связь между плохим продовольственным снабжением и недовольством по отношению к англичанам и белой власти указывали и красные разведчики на Севере[546].

Интервенция не оправдала надежды населения не только на обильное питание, но и на то, что удастся избежать новой войны. Уже в конце августа 1918 г. был объявлен призыв в белую армию, а вместе с ним пришли массовые повинности по перевозке русских и союзных военных грузов и войск[547]. Несмотря на то что население в конечном итоге смирились с необходимостью войны и северная белая армия выросла до значительных размеров, отношение к интервенции уже не было благоприятным. Его сменили равнодушие и апатия. Крестьяне могли более положительно относиться к интервентам, если им удавалось выменять у союзных солдат имевшиеся в некоторых хозяйствах молоко и яйца на дефицитные консервы, хлеб и алкоголь. И равнодушие сменялось возмущением, когда боевые действия опустошали деревни или когда союзные и белые солдаты сжигали прифронтовые села, чтобы те не служили опорными пунктами для вылазок врага[548].