Провинциальная Мадонна

— Да ладно, чего ты на меня вылупилась! Я эту твою Антонину Степановну с малолетства знаю, вместе бегали, подолами трясли! Я-то в свои восемнадцать замуж вышла, как порядочная, а Тонька еще та была попрыгунья, всех парней перебрала! А теперь, значит, мне же и на дверь показывает… Еще и платочком машет, зараза… Ты иди домой, Надька, я еще в магазин за хлебом забегу! Да побыстрее, Наташка уж на работу убежала, там Мишатка в доме один!

— Хорошо, мам…

Племянник действительно домовничал один, с упоением собирал конструктор на ковре в большой комнате. Он вообще был очень самостоятельным ребенком, любил играть сам с собой. А может, и не любил, просто выбора не было — в садик его Наталья так и не отдала, сидел дома с бабушкой. Поднял белобрысую головку, глянул на нее синими Сережиными глазами:

— Надь, смотри, а я ракету сам собрал… Ты со мной поиграешь?

— Давай… — присела она рядом на колени. — Скучно тебе одному, да?

— Ага… Но зато я уже все буквы знаю, скоро книжки читать научусь. Тогда мне скучно не будет, ведь правда?

— Правда, Мишенька…

Воровато оглянувшись на дверь, она склонилась к нему, шепнула радостно в маленькое ушко:

— А еще я тебе братика скоро рожу… Или сестричку… Ты кого больше хочешь, братика или сестричку?

— Ух ты… — прошептал Мишенька, глядя на нее завороженно. — Вообще-то я больше братика хочу… А когда, Надь?

— Говорю же, скоро!

— И мне с ним можно будет играть?

— Ну, не сразу, конечно… Но когда подрастет, обязательно!

— Ух ты… Ура… Ура, у меня скоро будет братик! — вдруг звонко пропел Мишенька, вскакивая с ковра на ножки. — Надь, надо же маме про братика рассказать! И бабушке! Пусть они тоже обрадуются!

— Да мы уж успели, Мишатка… — послышался из прихожей недовольный мамин голос. — Ох, как мы с твоей маманей успели обрадоваться, спасу нет… Ты лучше спроси у своей тетки, кто ей поспособствовал с такой-то радостью…

Надя вздохнула, потрепала племянника по голове, молча поднялась с колен.

— Теперь чего, только вздыхать и осталось, конечно! — никак не унималась мама, устроившись в дверном проеме. — Погоди, погоди, это еще цветочки со вздохами-то, а уж как ягодки начнутся… Бабы-то у нас в поселке ушлые, вмиг твою радость разглядят! Сплетни пойдут, не оберешься…

— А ты не слушай. Посплетничают и перестанут.

— Надо же, она еще и учит меня, бессовестная! — уже без прежнего надрыва, скорее по инерции, завела свою песню мама. — Ей в подушку рыдать да глаз от земли не сметь поднять, а она мать учит! Еще и улыбается, главное… Чего улыбаешься-то, блаженная? Не думай, я все равно до правды доберусь! Весь молодняк в поселке с ног на уши переверну!

— Мам, ты же только что обещала Антонине Степановне, что не станешь…

— Ну да, до получения аттестата не стану. А уж потом… Устрою им тут следствие с судом и дознанием!

Развернувшись в дверях, она шагнула в сторону кухни, но вдруг оглянулась, спросила озабоченно:

— Есть-то хочешь, нет? Может, тебе морковки потереть? Я вон сметанки купила свеженькой…

Вот тут ее и ударило по-настоящему. Да так, что легкая изморозь пробежала от головы до пяток, и слезы проступили — что ж это она, и впрямь эгоистка несчастная! Ходит, упивается своей радостью, а у мамы — горе… Она ж ведь такая, какая есть, ее не изменишь, у нее свои собственные представления о счастье! Чтоб институт был, муж законный, чтоб все как у людей…

Задрожали губы, Надя обмякла, потянула руки:

— Мам, ну прости меня, пожалуйста! Прости, мам…

— Да ладно, чего уж… — та смущенно отмахнулась от объятий дочери. — Если уж добыла прибыток, куда от него денешься. Примем, любить будем. Как говорится, незнамо с кем корова любилась, а теленок все равно наш. Ну, будешь морковку-то, нет?

— Буду. Спасибо!

— Ага… И надо бы с Марковной насчет козьего молочка договориться. Правда, она дороговато продает, но мне, думаю, в цене послабку сделает. А может, и за так будет давать. Она ж нам не чужая, Марковна-то…

С этого дня жизнь в доме пошла как раньше. В школе тоже особого интереса никто не проявлял. Ну, пошушукались, конечно, поразглядывали с любопытством. Однажды Машка со смешком подвалила — вроде того, про тебя тут какую-то ерунду чешут… Но Надя спокойно ответила — нет, не ерунду. И улыбнулась. Видимо, это спокойствие и сняло нездоровый интерес подруги. Вот если бы испугалась да юлить начала, или, хуже того, нервничать да слезы лить…

Учителя тоже будто не замечали. Даже к доске не вызывали, словно девочки вообще не было. Видимо, провела-таки Антонина Степановна секретную профилактическую работу. Так и прошло время до выпускных экзаменов… Правда, там ей никто выше четверки не поставил. Даже за грамотность в экзаменационном сочинении, где, между прочим, ни единой ошибки не было. Видимо, таким образом было продемонстрировано снисходительное презрение к ее положению, жестоко поправшему школьные моральные устои…

Да бог с ними, с пятерками. Спасибо и на том, что аттестат на руки выдали. Правда, выдавала его лично Антонина Степановна в своем кабинете, до торжественного выпускного мероприятия. Она покосилась на выпирающий из платья живот, вздохнула: