Провинциальная Мадонна

— Так знамо дело. Это горе у тебя комком затаилось. Погоди, скоро развернется, тогда, может, и поплачешь. Только не шибко — молоко может пропасть.

— Да, молоко… Молоко… Я ж Веронику не покормила…

— Да ничего, обойдется пока. Она так наоралась, что и без молока заснула, сердешная. А Мишатка-то и во сне вон всхлипывает. Кстати, тут Сашка Потапов прибегал… Говорит, отцу-то уже позвонил, он сюда едет…

— Какому отцу?

— Да Мишаткиному, какому!

— Сереже?

— Ну да… Кому ж еще… Ой, что-то ты совсем не в себе, девка! Давай-ка, совсем-то в лихоманку не впадай, нельзя! Говорю же — похоронами заниматься надо. Потом будешь горе по-настоящему мыкать…

Хлопнула входная дверь, впустив за собой волну холодного воздуха. Запыхавшаяся Машка влетела в комнату, прижимая к округлому животу ворох одежды, бросила его на топчан к ее ногам.

— Вот, Надьк… Сегодня пробежалась по всем девчонкам из класса, собрала, что могла.

Мое-то тебе совсем не подходит, ты ж вон какая худющая! Ну чего ты, а?

Неуклюже повалившись на колени, она обхватила ее морозной с улицы рукой, потрясла за плечо. Невольное движение отдалось болью в груди, и она сморщилась страдальчески.

— Не надо, не тряси меня, Машк…

— Вставай, вставай, Надюха, — снова слезно, но требовательно заговорила тетя Поля, — время вон уже к восьми подходит, надо на фабрику идти, насчет похорон договариваться…

— Я не могу, теть Поль. Отстаньте от меня, пожалуйста.

— Да как же это — отстаньте! У тебя ж, милка моя, долг перед мамкой да сестрой остался, его никто не отменит. Других-то родственников у вас — шаром покати! Одна ты и есть! Вставай, вставай потихоньку. Машка, подсоби мне, давай-ка ее подымем!

— Не надо, я сама…

С трудом поднялась, и ноги сразу подкосились, будто ударил кто с силою под коленки. Но удержалась, шагнула к кровати, на которой спали Вероника с Мишенькой. У Мишеньки личико бледное, тревожное, Вероника спеленута довольно крепко в тети-Полино покрывало, маленькие губы стянуты, будто в обиде. Потянулась к ней руками…

— Не надо, Надюх, не буди, пусть спит. Ты лучше молока сцеди, как проснется, я ее покормлю. Погоди, чистую кружку с кухни принесу…

Тронула грудь — и впрямь налилась от избытка молока. Это хорошо, что молоко есть. Дочурка голодной не будет. Вон как побежало в кружку струей из-под пальцев…

Почему-то эти простые и знакомые движения пальцами заставили ее наконец войти в реальность происходящего. Как-то сразу открылось, принялось горем, что нет больше ни мамы, ни Наташки… Вдруг увидела, что капнула в кружку слеза со щеки, и потрясла головой, заглатывая слезы обратно — молоко-то соленым будет, Веронике не понравится…

— Вот, теть Поль. Тут на два кормления хватит. Только бутылочки нет…

— Ой, да не беспокойся. Вон Машка принесет, попросит у кого-нибудь. А ты давай, давай, одевайся…

Машка уже протягивала какие-то вещи — черные брюки, длинную черную кофту на пуговках. Чужая одежда, чужие запахи… Все чужое. Теперь ничего своего нет. Теперь вообще ничего и никого нет, кроме Вероники!

— А пальто, смотри, Галька Романова отдала, совсем новое, — виновато тарахтела над ухом Машка. — И сапоги тоже. Правда, я посмотрела, там подметка отваливается, приклеить бы надо…

За окном, в тишине зимней улицы, вдруг послышался шум заглушаемого мотора подъехавшей машины, и сердце болезненно сжалось в предчувствии. Она знала, уже поняла, кто приехал.

Шаги в сенцах, торопливые, знакомые. Открылась дверь…

— Сережа. Сережа… А мамы с Наташкой больше нет… Они… Они…

Шагнула навстречу, упала ему на грудь, зашлась наконец рыданием.

— У нас ночью дом сгорел… Маму с Наташкой не спасли! Вернее, они сами!

— Ну, ну… Я все знаю, Надь…

Что послышалось в голосе — отчужденное. Нет, не совсем отчужденное, а будто и не в ее сторону эти короткие фразы были направлены. Подняла голову, поймала его взгляд… Ну да, он же на Мишеньку смотрит. Жадно смотрит, с любовью. Он только из-за сына так быстро и примчался.

Отстранилась, дала дорогу. Он глянул виновато, быстро подскочил к кровати, присел на корточки, дотронулся до бледной щечки спящего малыша.

— Какой большой уже… Вытянулся, изменился… Надь, а это чей ребенок рядом с ним?

— Это… Это моя дочь, Сережа. Вероника.

— Дочь? — сидя на корточках, глянул снизу удивленно. — Твоя дочь?

— Нуда…

— Такая кроха…

Тревожное смятение вдруг плюхнулось у нее внутри, прорвалось через горе, забило рыбьим хвостом — надо же сообразить успеть, соврать ему сейчас правильно, чтоб он, не дай бог, не догадался…

— Ей месяц всего. Я в начале ноября родила.

Он кивнул головой, соглашаясь довольно равнодушно. Наверное, зря испугалась. Наверное, и не помнит ничего…

— Ты бы лучше, мил-человек, сходил с Надюхой на фабрику, насчет похорон договориться помог… — тихо произнесла за их спинами тетя Поля. — Вон она едва на ногах стоит! Тем более ты вроде как родственник, хоть и бывший…

— Конечно… — торопливо поднялся Сергей на ноги. — Я все сделаю, займусь делами. Спасибо вам, что приютили Надю с детьми.