Провинция (сборник)

– Эй, Райка! – окликнул её Игорь, отходя от парней. – Пойдём, погуляем?

От Игоря пахло вином, и он стоял перед Райкой, улыбаясь глазами, наклонив голову.

– Пойдём! – Райка ответила с вызовом. Она была на целую голову ниже Игоря, смотрела на него снизу. Всё в ней напряглось, но она не подавала виду, только улыбка, она сама чувствовала, была жалкой.

Игорь небрежно закинул руку ей за шею.

– Эй, так не пойдёт! – Райка присела и вывернулась. – Иди рядом.

– Рядом так рядом. – с напускным смирением ответил Игорь.

Стоял сентябрь, знойный по-летнему, на улицах пахло горячей пылью, выхлопными газами и фруктами. До позднего вечера в пивных барах толпилась свободная от работы мужская половина города, женщины и дети стояли в очередях у автоматов с газводой и квасных бочек. И вечерами было душно.

Райка стала встречаться с Игорем каждый день. Приходила домой поздно, и мать дважды поколотила её, пыталась как-то запереть в комнате, но Райка чуть не разбила двери. Мать смирилась. Бабка Матвеевна, раньше с удовольствием перемывавшая косточки соседок и их дочерей, теперь помалкивала в кругу старух на скамейке около подъезда. Райка появлялась дома прокалённая солнцем, пахнущая морем. Она ласкалась к матери, чмокала бабку в щеку.

– У, бесстыжая! – ворчала бабка, а Райка звонко смеялась и шла к зеркалу в коридоре, откуда на неё глядела загорелая круглолицая девчонка, отчаянная и красивая.

Когда Игорь не приходил, пропадая с парнями неизвестно где – а это становилось всё чаще, – Райка слонялась по квартире, мрачная валялась на диване, ругалась с бабкой и матерью. И в зеркало смотрелась, зло лохматя светлые волосы.

– Ты не приходи на проводы, – Игорь не смотрел в глаза Райки. Прищурившись, словно глядя куда-то вдаль, молчал.

– Почему? – Райка стояла близко к Игорю, глядя на него снизу вверх, опустив руки.

– Свои только будут. Славка и ещё двое пацанов. А мать знаешь, как о тебе говорит?

– Знаю. Пусть. – слёзы кипели в голосе Райки, вот-вот готовые брызнуть. – Давай, служи, воин.

Она резко повернулась и побежала, хотя Игорь даже не тронулся с места, продолжая смотреть куда-то вдаль.

Вечером Степановна вновь встретилась с Райкой на площадке. Райка вышла с высоко взбитой причёской, пахнущая духами. Рядом с ней Игорь, высокий, смуглолицый. Тёмные глаза под густыми бровями улыбчато прищурены.

– Здравствуйте, Степановна, – басит Игорь и скашивает взгляд на Райку, которая, не глядя на соседку, идёт к лестнице.

– Здравствуй, Игорёк! – узкое лицо Степановны морщится ещё больше в ответной улыбке. – Что-то давно не вижу тебя?

– Работаю, бабуля. – Игорь держит за руку Димку, и тот смотрит на Степановну такими же, как у Игоря, тёмно-карими глазами, сдвинув у переносья густые чёрные бровки.

– Ну, пошли! – Игорь с Димкой спускаются по лестнице вслед за Райкой, а Степановна стоит на площадке, бормоча себе под нос: «Завязал их чёрт в один узелок, это точно!

Лешка

Если бы не внучка Оксанка, Василий Яковлевич вышел бы из дома пораньше и, как всегда, пошёл на работу пешком. Оксанка заплакала утром во сне, стала звать «деда Васю», и пока Василий Яковлевич, взяв её из кроватки, успокаивал, пока вновь укладывал, прошли те давно отмерянные минуты, которые он тратил на дорогу от дома до столярки ремонтной конторы. «Придётся бежать на остановку» – глянув на часы, подумал Василий Яковлевич. Выйдя из дома, он, однако, не побежал, а просто пошёл побыстрее, прихрамывая, припадая на раненную в войну ногу.

К остановке Василий Яковлевич поспел вовремя: у только что подошедшего автобуса толпилось всего с десяток утренних пассажиров, но со всех сторон уже спешили другие. Волна людей внесла Василия Яковлевича в автобус, притиснула к задней стенке так, что он чуть не выпустил из рук большую хозяйственную сумку с инструментом. Через минуту-другую стало посвободнее, и он смог ухватиться за поручень.

Новый поток пассажиров ворвался в автобус на следующей остановке, шофёры и механики автогаража, народ в основном молодой, крепкий телом, дерзкий на слово. С шуточками-прибауточками они набивались в автобус, не жалея ни своих, ни чужих рёбер. Они, наверное, вволю накурились на остановке в ожидании посадки, и с их появлением жаркий, насыщенный человеческими испарениями, выхлопными газами двигателя воздух в салоне стал ещё более спёртым.

Василию Яковлевичу стало совсем плохо. Подступило удушье и сопровождающее чувство страха. Этот страх не был страхом смерти, которую на исходе шестого десятка Василий Яковлевич не боялся. Это был страх медленного, мучительного ожидания её прихода, испытанный им однажды и навсегда оставшийся в памяти.

Сдавленный, прижатый к стенке, Василий Яковлевич хотел поднять левую руку, держащую сумку, не смог и глухо застонал. Сознание его стало проваливаться в беззвучную тьму… Сквозь эту тьму он то ли увидел на самом деле, то ли ему показалось, что склонилось к нему молодое лицо с белёсыми бровями, с голубыми немигающими глазами.