Проводник электричества

Старинный белый кабинет огромен, как бальный зал, как половина стадиона; Варлам вошел под сводчатые потолки и оказался будто в ткацком цехе: столы как станки, секретарши — ткачихи, гудят и крутятся железные веретена неумолимо, неостановимо, соединяются, расходятся невидимые нити, плетется будто бы незримая узорчатая ткань; десятки, сотни судеб служивого народа сцепляются друг с дружкой и протекают сквозь, не задевая; тут-тук — отстукивают молоточки приговоры, отсрочки и помилования, растут свинцовые ряды машинописи, каждый — фамилия рода и имя отца, веснушки, оттопыренные уши, курносый нос, горбатый шнобель, пугливые глаза с белесыми ресницами, моргающими жалко… железное перо в песок перетирает все то, что так мама любила… картина жутковатая, монументальная, есть что-то в ней от принесения жертв Ваалу и Молоху, и в то же время скучно-будничное, затрапезное, пугающе обыкновенное.

В глубине, у широкого, во всю стену, окна, за массивным столом восседает старуха, величавая, грузная, с седым серебряным венцом и папиросой, распускающей слоисто-сизоватые цветки… совиные изжелта-карие глаза… а сбоку притулился какой-то желтовато-пегий невзрачный мужичонка с морщинистым лицом, похожим на крепко сжатый стариковский кулачок.

— Ну, значит, так, товарищ военврач, — ему сказали, — ввиду острой нехватки специалистов на санитарных транспортах вы направляетесь для прохождения дальнейшей службы на теплоход «Менгрелия» в распоряжение начсана корабля Мордвинова. Учитывая вашу хорошую работу как хирурга, личные качества и отзывы начальства… имеется решение назначить вас начальником второго хирургического отделения санслужбы корабля. Возьмете руководство персоналом, приемку раненых и выгрузку в порту, определение порядка оказания помощи… короче, полагаю, вам не нужно объяснять. Получите сегодня ваши документики и отправляйтесь на «Менгрелию», прибыть сегодня до нуля ноль-ноль. Вопросы?

«Вопрос один: а кроме гипсования и перевязки в условиях корабля возможно хоть чем-то заниматься?» — хотел спросить Камлаев и отрезал:

— Вопросов не имею.

— Ну вот и славно. Хоть один истерики не начал тут устраивать. Ну ты пойми, — сказала величавая старуха, — необходим сейчас хирург на транспортах, хотя бы один, но хороший. Теряем людей, очень много теряем. И все из-за того, что от передовой до госпиталя десятки миль морем, по суше никак. Ну не две же студентки второго и третьего курса справляться должны.

Теперь стало понятно, почему все докторши отсюда выходили заплаканными, жалкими, кричали, угрожали, сетовали, ныли: никто не хотел на корабль, сходить с ума от этой вечной зыби, от всюдного, разлитого до горизонта вещества непобедимой неопределенности, зеленолицыми стоять у борта всю дорогу, по стенке ползать от гальюна до койки и обратно… какая на хрен хирургия может быть на циклопическом корыте, которое все время черпает бортами воду?.. тут как бы самому не вытравить все внутренности в море… вот только человек не выбирает, когда и где ему быть раненым и целым, и если так случится, что соберется умирать хоть в море, хоть в заднице у черта, то ничего не остается делать: вставай к столу и помогай. Не скажешь же бойцу: что ж ты, дурак, дал себя ранить там, где ты должен быть цел?

Пон-гу уходим под землю. Фриц жмет на Сев-лъ, в воздухе темнеет от стрекота и гнета тяж-х бомбовозов, кот-е теперъ забрасывают город огром. фугасами по многу раз на дню. Состояние подавленности и нарастающей бесомощности. Полным ходом производим переправку тысячран-х бойцов в Батум и Туапсе. Ходят слухи, что госп-ль вот-вот расформируют, всех спишут в санот-л для по-луч-я новых назнач-й, перетас-т, распихают по «корытам» и по штольням. Какой вы гроб предпо-чит-те — подземный или водоплав-й? Подольному, похоже, предложили перебр-ся на Кавказ, зовет меня собой в специал-й госпиталь: «вам надо уцелеть — у вас больш. будущее». Я не могу проситься и не хочу, чтоб кто-то за меня просил.

Дождался документов — двинул в порт согласно данному приказу становиться рыбой, хотя и опасался, что в башке спокойно может помутиться еще у самого причала. Уже смеркалось, задувал сырой, пронизывающий до костей соленый ветер; Камлаев горбился, поднявши воротник.