(Я ушёл из студии через несколько месяцев, уже убедившись, что Миша прав. Но, помимо того, мне довелось — через определённые отрезки времени — ещё дважды побывать там.
Студия стала уже бюджетной организацией, с громким названием «Муниципальный Театр Русской Драмы», и я оказался в этой драме на должности завлита. Кошмар! Без преувеличений: жадная до чужой энергии ароматная клоака, беспардонно калечившая и тупившая! Несмотря на некоторую привязанность к зарплате — продержаться утерпелось только три месяца.
Во второй раз — пригласили поставить спектакль. Это было интересно! Подумалось: вдруг встряхну всю эту пакостную жижицу, отмою от неё, приведу в чувство! Нет, не
отмыл и не привёл… Куда там…)
В три часа я был у пригорка. Накрапывал дождик. Миша появился со стороны… (Да не знаю я, откуда он появился! Как всегда — невесть откуда…)
— Пошли.
— Куда?
— Вон под те деревца.
И мы вошли под сросшиеся деревца…
…ГОРОД. Это был тот же самый город — город Тула, только совсем (совсем-совсем!) безлюдный.
Непонятно какое время года… По сухим холодным улицам, мерцая, неспешно прокувыркивались обрывки газет, окурки, рваные пакеты, куски каких-то тряпок. Ночное небо — ясное, спокойное, но — совершенно беззвёздное. Фасады домов накренились и даже — как будто — переливались; от них исходило свечение: мягкое, многоцветное, наполняющее дома до последнего пятнышка-штриха… до последней прощелинки… Фонари, запрокинутые лампами в небо, отливали сиреневым…
— 1^е мы, Миша?..
— Ты что, не узнаёшь свой город? — …улыбнулся, глядя на меня с подчёркнутым удивлением.
— А где люди?..
— А что им тут делать? Нечего им тут делать! Это пространство твоего города без людей
. Пошли, пройдёмся, пока есть время; нас сюда пустили совсем на немножко…Я шагал по ворсистому, словно ковёр, асфальту и — от шага к шагу — нарастало ощущение, что город оборачивается вокруг меня, закутывает собою, поднимает — рассматривая и вглядываясь — на ладонях. Отовсюду — сверху, снизу, со всех сторон — слышался шёпот. Обрывки бумаги, какие-то нитки, паутина — порхая — прилипали к лицу и одежде, планировали в руки…; возникало понимание: с тобой знакомятся.
Из арки выскочила кошка. Остановилась, уставившись на нас с тревожным (как мне показалось) возмущением. Потом — мявкнула, подбежала к Черноярцеву и прыгнула — с разбега — к нему на руки. Зажмурилась.
— Это пространство, — сказал Миша, поглаживая кошку, — существует уже давно. Здесь перебывало много всего: городов, морей, пустынь…, катаклизмов, и вновь — городов. На этом месте. С очень-очень далёких времён. Со всегда…Всё собралось здесь, всё запомнилось. Ты закрой глаза, обеззвучься…
Я закрыл глаза, расслабился, глубоко вдохнул и — выдохнул…
То, что наплыло, то, что накатило, что пронеслось сквозь меня — описывать не берусь: не получится ничего… Будто бы проглотил я миллион лет разом (а то и миллион миллионов…): вся история этого места — от начала
и до конца (да! — до конца) всеми своими углами, округлостями, запахами, красками, бедами, надеждами, какофонией и тишиной — прошла сквозь меня навылет…Как опишешь такое?Меня закрутило, понесло…понесло…
Крик кошки. Резкая боль. Я открыл глаза.
— Эк она… — Миша с любопытством разглядывал моё лицо. Кошка, по-прежнему сидевшая на его руках, была несколько вздыбленна, а вид имела — сердитый.
— По мордам она тебя съездила, — Миша достал из кармана грязноватую тряпицу и вытер с моей щеки кровь. — Так нельзя, маэстро. Надо контролировать приходящее; вспышка неконтролируемого контакта может и в порошок стереть.
Мы стояли у пригорка, рядом со сплетёнными липами.
— …Нас выбросило или это ты меня уволок?
— Мы, — сказал Черноярцев.
— Пошли обратно!
Я шагнул к липам.
— Сейчас нельзя, маэстро. Успокойся. Отложи на потом.
— Так проход же закроется!
— Ну зачем проход? к чему?.. Ты теперь в любое время, когда захочешь, сможешь почувствовать и услышать ГОРОД…Но лучше — на рассвете.
Я присел на ржавое жестяное ведро и закурил. Миша сел рядом; прижал поплотнее кошку, прижался к ней щекой.
— А кошку-то зачем уволок? Как она обратно…
— У-у…, кошка — не мячик на ножках, кошка гуляет где вздумается и пролезет всюду. Ты за неё не беспокойся.
Миша вдруг расхохотался и боднул меня легонько головой в плечо:
— Маэстро, ты похож сейчас на одурелого с после дождичка воробья! Умылся бы, что ли… Пойдём, тут недалеко колонка.
Кошка спрыгнула с рук, потянулась, зевнула.
— Спасибо, — сказал я ей. — Спасибо, милая…
Кошка зевнула ещё раз.
Дома матушка повозмущалась некоторое время по поводу изрядных царапин, но — недолго: день был будний и она спешила, спешила, спешила…
— Смажь как следует йодом! — крикнула от дверей.
— Непременно!.. — ответил я и плюхнулся на постель. Стоило только закрыть глаза — город сразу пришёл:…такой, какой он есть… такой, какой он есть на самом деле: ГОРОД.
(Мишина песенка):