Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

надо мной качнулась
ветка ветка с тёплыми листками
надо мной качнулась ветка —
закачалась подо мной

я иду по этой ветке

ветке с тёплыми листками
очень быстро очень просто
и — конечно — далеко

всё что может быть на свете

под землёй и над волною —
подо мной и надо мною и —
конечно же — во мне

кто-то кружится и пляшет…

кто-то вьюжится и ищет…
кто-то пища…
кто-то мячик,
кто-то облако в траве…

я-иду

и я — качаюсь
над собой и под собою
веткой с тёплыми листками
без начала и конца

Петушок

С Петушком я познакомился в Туле, в девяностом году.

…Зима. Ночь. Я расположился в заброшенном двухэтажном доме (на окраине, под снос), разложил костёр, вскипятил воды под чай, испёк картошки. И только, понимаете ли, разлакомился приступить к позднему ужину, как от оконного проёма послышался тонкий хрипловатый голосок: — Не могли бы вы и меня покормить? Кушать хочется… холодно… Извините, пожалуйста.

От костра я не видел в темноте говорившего, но никакой угрозы или хотя бы напряжения в возникшей ситуации не почувствовал. Ты сидишь у огня, у тебя есть пища…, у другого нет ни огня, ни пищи… — надо делиться. Разве не так?

Я махнул рукой, приглашая, и в окно влез здоровенный лохматый мужчина, при изрядной бородище. Одет он был явно не по сезону: неутеплённое пальтецо, короткая зелёная шапчонка, явно летние брюки и явно не зимние ботинки.

— Я вижу, тридцатиградусный мороз вас не смущает?

— Да по-разному… — тоненько прохрипел мой гость, облапив большущими ручищами кружку с кипятком.

— Ну, по-разному, так по-разному… — я выложил на газетный лист картошку, лук, насыпал соли. — Давайте есть.

Приятного аппетита!

Мужчина взял картошину, посыпал солюшкой и, не счищая обугленной корки, целиком отправил в рот.

— …Пётр. Меня Пётр зовут, — чавкнул он, улыбаясь.

— Всеволод…

— А вы тут живёте, Всеволод? — Не переставая жевать, Пётр с интересом поогляделся.

— Нет. У меня есть более комфортное обиталище.

— A-а… Выгнали?

Я рассмеялся:

— Да никто меня не выгонял. Всё гораздо проще: брожу ночами по городу, часто брожу, — разговариваю, общаюсь с ним, понимаете? — иногда останавливаюсь там, где позовёт, куда потянет, откуда пахнёт уютом. Вот и теперь…

— Понимаю!

Я присмотрелся к выражению его лица, и мне понравилось подвижное, будто б — переливающееся, сочетание простодушия и глубины…

— Это приятно. — Это действительно было приятно: понимание — редкость. Слишком часто (пообщавшись, поговорив с кем-то) мне доводилось ловить за спиной упоминание о дурдоме. — За психа не посчитали…?

— Да вы что! Ну! Вот ещё!

— Приятно, приятно… Чайку?

— Ага… Вы мне его покажете?

— Кого-его…?

— ГОРОД. Я здесь уже два дня, и никак не могу нащупать перехода… Не слышу… Как барьер какой-то…!

— Вы что — серьёзно? Вы хотите пройти между граней? Зачем…? — В первый раз я встретил в Туле человека, который знал, что есть город и ГОРОД (это даже вызвало немалое ошеломление).

— Нужно. Очень нужно.

— Нет, я могу показать вам тропинку, Пётр, но сумеете ли вы по ней пройти… Вы — умеете?

— Да, меня мой Наставник учил. Миша.

— Кто?!

— Миша… Ткач…

— Черноярцев??

— Да… Вы что, знаете Мишу…? Ой, здорово!

— Да уж куда здоровее. Это он вас в Тулу отправил?

— Погодите… Вы — маэстро?.. Миша, говорил, что я обязательно встречу вас здесь! Ну чудесно просто!

Мы перешли на «ты», подложили в костёр несколько старых досок и углубились в активную беседу. Выяснилось, что два месяца назад, где-то на задворках Ненецкой автономии, Миша — сурово и решительно — развернул Петра в Тулу. Зачем — не объяснил (тот должен был сам узнать — зачем…). Пётр добирался почти два месяца, на перекладных (как придётся), намёрзся и наголодался досыта, два раза попадал под какие-то облавы с перестрелками… И — наконец — добрался (по-прежнему не зная — зачем…).

— Погоди… Я видел Черноярцева три дня назад. Этот старый обормот ни словом о тебе не обмолвился!

«Старый обормот» несколько смутил Петра: к Черноярцеву он относился с благоговейно-трепетным почтением. И с робостью. Миша был для него — Ткач, Мастер, Наставник, потустороннее явление и — вместе с тем — отец родной (всё в одной куче)… Ну, а для меня — букетик… солнышко… и — конечно же — брат, старший брат.

— Ты не напрягайся, мы с Мишей при встречах ещё не так обзываемся! Это — вовсе не проявление неуважения, а — наоборот…

— Я его люблю очень… Но знаешь, Сева, иногда — боюсь… Почему так? Нечего мне его бояться! — никого нет ближе!.. Но вот поди-ты — проскакивает… Вот ведь как…