Проза

Теплые лучи апрельского солнца нагревали сухой асфальт Литейного проспекта, по которому, задумавшись, шел Саша Заремский. Хлопотливое щебетанье весенних городских птиц в скверах отзывалось в его душе надеждой, такой веселой и радостной среди весенних улыбок природы, что оно даже растопила терзавший юношу лед сомнений. Молодой человек поравнялся с театром на Литейном и свернул во двор, чтобы спокойно покурить вдали от заполнявшей проспект толпы. Он прошел под прохладной аркой и вдруг увидел Женю. Она сидела к нему спиной, ее темно-каштановые волосы вспыхивали на солнце. Это была фантастическая материализация весеннего дня и радостных надежд. Саша замер, любуясь изящной фигуркой на фоне голубого неба в причудливой рамке из переплетенных веток. Охваченный восторгом, он почти побежал к своей возлюбленной, но успел сделать всего несколько шагов. Из служебного подъезда театра вышел молодой человек, в котором Саша узнал своего друга, и быстро подошел к Жене. Заремский отступил под густую тень арки и остановился, не столько из желания быть свидетелем происходящего в уединенном скверике, сколько от неожиданности и растерянности.

А Женя закурила и знаком предложила сесть улыбавшегося ей юношу, который обнял ее и попытался поцеловать, но она очаровательным мягким движением отстранила его, не разъединяя, впрочем, обнимавших ее рук. Во всем этом Саша узнал те влекущие и полные обещаний, но постоянно обманывающие жесты, которыми эта девушка приворожила и так мучила его, а теперь вот так же обманывает Макса. Заремский медленно повернулся и вышел на шумный Литейный проспект.

«Она обманывала мене не для того, чтобы продлить сладкое опьянение, не для того, чтобы последняя капля показалась слаще. Она просто играла мной. Ей наскучило, и она выбрала себе другую игрушку. О, конечно, ей интересней испытывать свои чары на опытном, развращенном Максе. Он для нее не просто игрушка, он гораздо интересней — он партнер в ее хмельной игре», — думал молодой человек, машинально сворачивая на Кирочную улицу.

Он вошел в квартиру, выпил стакан воды и остановился у окна, барабаня пальцами по широкой облупившейся раме.

— Я не дам ей покоя, — нервно говорил юноша. — Ни ей, ни Максу. Ведь она конечно рассказала ему обо мне, а он, наверное, посмеялся и даже не подумал отказаться от нового романа. Он вдвойне виноват: y него и так много девушек, а он еще украл у меня Женю. И он вдвойне ответит: мне и самому себе, потому что она его замечает и обманет.

И он еще быстрее и громче забарабанил по раме. А за окном по карнизу застучал дождь. По стеклу сползали крупные капли, оставляя чуть извилистый мутный след. Саша притих и молча смотрел на бледную стену дома напротив, словно олицетворявшую собой его состояние. Еще так недавно эта стена была украшена причудливыми горельефами радостей, обрамлявшими окна надежд. А теперь по чьей-то прихоти ничего этого не осталось — только унылый бесплодный брандмауэр. Заремский плакал. Медленно катились по его щекам слезы и неслышно падали на ворот выцветшего свитера.

Юноша полюбил хмурые дни, печальный дождь и свой узкий унылый двор. В ясную погоду он не выходил из дома, а в пасмурную бродил в сумерках по улицам, потом покупал бутылку пива и шел к себе во двор, по которому слонялся до темноты. Дождь и слезы того горького апрельского вечера затушили нервный мстительный огонек, загоревшийся, было, в его душе, когда он увидел Женю в объятиях своего друга, и опять остались только грусть и сомнения, оттого, что ему так быстро, и даже не допив бокала, предпочли другого.

С утра стояла ясная жаркая погода, какая бывает только в июле, в самый разгар лета. Заремский по обыкновению сидел за столом и безучастно нажимал клавиши компьютера, то и дело устало смотря на стену, на которой, проникая сквозь неплотно задернутые шторы, прыгали солнечные зайчики. Вдруг они исчезли, в комнате потемнело. Молодой человек встал, заинтересованный этой внезапной переменой и подошел к окну. Солнце больше не слепило глаза, небо вместо голубого стало серо-синим, все замерло в неподвижном воздухе. Саша, обрадованный этим внезапным омрачением, поспешил выйти под свинцовые тучи. Но очутившись на улице, он увидел, что это совсем не та пасмурная погода, которая так полюбилась ему. Казавшееся из окна холодным и спокойным, было на самом деле знойным и тревожным. Горячий влажный воздух окутывал душной пеленой; недвижные деревья как будто насторожились и были полны затаенных предчувствий; первые редкие капли дождя красноречивей самого сильного ветра говорили о приближении страстного безумия природы. Саша, охваченный этими смутными опасностями, в нерешительности остановился у подъезда, осторожно оглядываясь. Во дворе становилось все темнее от медленно опускавшихся тяжелых туч. Теперь в этот двор, неприветливый даже в ясную погоду, не свернул бы ни один человек, — так угрожающе нависли вместе с тучами его высокие, с редкими угрюмыми окнами стены, такой пугающей темнотой наполнились его углы и повалы подъездов.