Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Исследуя круг творческих взаимодействий Бунина с предшественниками, ученые, за некоторыми исключениями, не включали в этот круг К. Леонтьева-писателя, автора повестей и романов. Думается, причиной тому – фигура самого Леонтьева, его писательская судьба, которая не менее драматична, чем судьба человеческая. Константин Леонтьев, к сожалению, принадлежит к числу забытых писателей. И в этом есть своя, жесткая логика, обусловленная, вероятнее всего, резким своеобразием его художественного дара. Выступая с позиций всеобъемлющего эстетизма и апеллируя в своей философии к эпохам «цветущей сложности» – расцвета и разнообразия форм, Леонтьев и в художественном творчестве утверждал в качестве главного критерия отбора и оценки жизненных явлений – критерий эстетический. Обладавший блестящим литературным дарованием, он, со своим обостренным чувством красоты и формы, которое В. Розанов очень точно назовет «эстетическим фанатизмом», пришелся не ко двору современной ему литературы с ее подчеркнутой социальностью, интеллектуализмом, проповедническим пафосом. Оказавшись невостребованным своей эпохой, Леонтьев в конечном итоге был выключен и из истории литературы в целом. Он оказался выключенным и из числа предшественников Бунина, представлявших в его творчестве классическую традицию позапрошлого века.

А между тем оставленное им наследие обширно, замечательно и заслуживает пристального внимания. К. Леонтьев занимался литературным творчеством на протяжении всей своей жизни – вплоть до кризиса 1871 г. Пробовал себя в драматургии. Известна его пьеса «Женитьба по любви», написанная им, когда он изучал медицину в Москве. Потом были повести – «Булавинский завод», «Немцы», «Лето на хуторе», «Второй брак». После Крымской войны Леонтьев проводит два года в нижегородском имении барона Розена в качестве домашнего врача и создает свой первый и лучший роман «Подлипки».

Знакомство с его художественным творчеством позволяет с полной уверенностью утверждать, что его поиски в области художественных идей и форм необычайно продуктивны и обеспечивают писателю более органичный контекст не в XIX в., а в литературе рубежа веков и ХХ столетия, когда потребность сохранить форму осознается не как прихоть индивидуального сознания, а в контексте глобальной проблемы «сохранности» культуры вообще. И в этом плане уже первый роман Леонтьева «Подлипки», имеющий автобиографическую основу, представляет несомненный интерес и для исследователя, и для читателя – ценителя отечественной словесности.

В. А. Котельников, автор предисловия к сборнику прозы писателя, вышедшего в 1991 г. (первого – после восьмидесяти лет глухого забвения!), совершенно справедливо отметил, что эта книга, написанная в 1860 (!) г., «…движется к рубежу веков, к постреалистической эстетике, к поэзии тонкого истлевания жизни, прежней культуры»[299]. И здесь, в этой вступительной статье, и позднее в другой работе он сопоставляет в общем плане «Подлипки» и «Суходол», тонко улавливая сходный пафос поэтизации угасания «дворянских гнезд» в том и другом произведениях[300]. Однако, думается, что «Жизнь Арсеньева» даже в большей степени соотносима с романом Леонтьева и становится как-то яснее, отчетливее от обнаруженных перекличек с ним, а эти два имени – Леонтьев и Бунин – воспринятые в отношении друг к другу, образуют уже вполне определенную традицию в русской литературе, хотя и не исследованную и не оцененную еще должным образом.

Очевидно тематическое сходство «Подлипок» и «Жизни Арсеньева», их обоюдная включенность в контекст «семейных хроник» – «вспоминающей» литературы, в которой оживает прошлое и которая представлена широко известными произведениями С. Аксакова, Л. Толстого, Н. Лескова и др. Это литература, в которой оживает поэзия родовой жизни и усадебного быта. Правда, «Жизнь Арсеньева» лишена локальной определенности «Подлипок», пространство бунинского романа не ограничено родовым имением Каменкой или Батуриным. Однако, подобно Арсеньеву, герой «Подлипок» ищет начало своей личности в недрах рода, припоминает первые впечатления, первые движения души, пробуждение страстей, религиозного и нравственного чувства, погружаясь в свою родовую, фамильную жизнь. Закономерно, что оба автора используют форму воспоминаний от первого лица. Оба произведения имеют автобиографическую основу.

Между тем сходство уровня внешней формы и тематики свидетельствуют в данном случае о более сложных, глубинных связях, затрагивающих концептуальные моменты творчества того и другого. В отличие от аксаковских хроник и трилогии Толстого, произведений, типологически близких, в романе Леонтьева принципиальный акцент сделан на преображающей функции памяти. Память не репродукция, она, как и в бунинской книге, сродни творчеству.