Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Проведенное исследование прозы И. А. Бунина позволяет актуализировать и представить по-новому целый ряд важных смыслов, свидетельствующих об особой значительности и масштабности творчества художника, его непреходящей современности. Если говорить о бунинском типе художественного сознания, то этот тип следует характеризовать по нескольким параметрам. По освоению реальности и традиций – религиозно-философских, литературных – это универсалистский и артистический тип, свидетельствующий о редкой бунинской всеотзывчивости, поразительной способности воспринимать чужое как свое. По способу конструирования и развертывания художественного мира это тип феноменологический, показывающий опять же удивительную чуткость Бунина к философским веяниям и потребностям культурной эпохи с ее осознанием того, что нет субъекта без объекта и, наоборот, что предметный мир может быть отражен и понят лишь в интенциональной соотнесенности с познающей и воспринимающей этот мир личностью. И, наконец, по онтологии и аксиологии это тип сознания христианский/православный, демонстрирующий глубокую укоренность Бунина, художника и человека, в национальной духовной традиции.

Отчетливо осознается динамичный, экспериментаторский характер бунинского письма, а также внутренняя диалектика его художественного мышления, его сложная двунаправленность. Если во встречах с реальностью человеческой субъективности отводится пассивная, созерцательная роль, то «показывание» этих встреч, напротив, требует особой эстетической активности «я», обусловленной стремлением к максимально адекватной их воплощенности в художественной форме. Отсюда постоянный бунинский поиск – стилевой, жанровый, повествовательный. При этом художественный аспект глубинно соотнесен с экзистенциальной и онтологичесокй проблематикой, поскольку совершентсво формы означает для Бунина возможность защитить саму жизнь от энтропии и разрушения, обеспечив ей место в пространстве культуры.

Важно также помнить, что перед нами художник, принципиально ориентированный на диалог с предшественниками. Это обусловлено и переходным характером литературной эпохи, и субъективным, сознательным стремлением художника защитить традиции классики в условиях модернистского и авангардистского бума. При этом, обладая редкостным чувством времени и остротой художественно-философского видения, Бунин предвосхитил в своем творчестве многие открытия литературы XX–XXI вв. Понимая исчерпанность объектного подхода к классическому наследию, он смог выстроить целую систему диалогов с миром литературы позапрошлого столетия.

Обращаясь к художникам, которые были значимы как для него, так и для всей русской культуры, Бунин каждый раз определял особый «проблемный узел» диалогического общения, находил особую тему для разговора с ними. Так, диалог с писателями-демократами 1860-х гг. выстраивался проблемами психологии личности и творческого поведения, «тургеневский текст» явился своего рода канвой, по которой художник выписывал свои собственные сюжеты. Диалог с Достоевским носил полемический характер, однако Бунин, во-первых, прошел «психологическую школу» предшественника, а во-вторых, стал последовательным преемником и продолжателем его взглядов на исторические судьбы России. Диалог с Чеховым был наиболее плодотворен на уровне общей поэтики и организации художественного текста, а К. Леонтьев оказался созвучен Бунину своей позицией «эстетического универсализма». Толстой – тема всей жизни писателя, и потому в итоговой книге о нем развертывается «ситуация встречи» двух философов, двух художников и двух людей, в которой важным становится не только постижение классика XIX в. в живой сложности феномена, но и «освобождение», самоопределение автора. Тем самым Бунин – художник XX в. – блестяще продемонстрировал, что только в диалоге возможно обретение своего голоса и своего лица в литературе. А еще, что «корни» и «кроны» в культуре взаимообратимы, и как Бунин невозможен без литературной классики XIX в., так и она невозможна без Бунина, поскольку понимается иначе, глубже и пронзительнее, именно в сопряжении с его уникальным художественным миром, с его личностью.

«Внутренней территории у культурной области нет: она вся расположена на границах, границы проходят повсюду, через каждый момент ее, систематическое единство культуры уходит в атомы культурной жизни, как солнце отражается в каждой капле ее. Каждый культурный акт существенно живет на границах: в этом его серьезность и значительность; отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, заносчивым, вырождается и умирает», – писал М. М. Бахтин[481]. Диалоги И. А. Бунина с русской классикой и есть обозначение тех самых границ, вокруг которых формируются новые ценностные и эстетические смыслы, разворачивается «живая жизнь» литературы.

Диалог с классикой продолжается, как продолжается и освоение уникального бунинского творчества.

Литература

Августин А. Исповедь // П. Абеляр. История моих бедствий. – М.: Республика, 1992. – 335 с.