Читаем Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги полностью

Тема невозможности обретения когда-то общего пространства «темных аллей» достигает предельного звучания в финале, когда герой возвращается в свой привычный мир и задает себе вопросы, на которые трудно ответить и на которые он вместе с тем уже ответил своей жизнью: «Но, Боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой гостиницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома?» (7, 11). Непреодолимость границ, разделивших героев, явлена языком пространства. Между тем разделенные герои в то же время соединены общей судьбой необретенности дома. Петербургский дом для него скорее иллюзия, неосуществившаяся мечта. Не случайно герой представлен в тексте исполняющим роль странствующего «по большой дороге». Она – хозяйка, но только гостиницы для путешествующих.

Однако вернемся к названию. Оно содержит еще и сквозную цветовую доминанту текста, которая также, в отличие от конкретного цветового образа, обладает объединяющей субъективное и объективное смысловой перспективой, на что уже указывалось при рассмотрении повести «Суходол». «Темное» может относиться как к внешнему, объективному, так и являться качеством и характеристикой внутреннего, субъективного. Попробуем обозначить основные контексты употребления этого мотива и его содержательные составляющие.

Темное (часто в сочетании, в соединении с черным) – лейтмотивный знак внешнего облика персонажей: «крепкий мужик <…> темноликий, с редкой смоляной бородой»; «стройный старик-военный <…> еще чернобровый»; «красивое, удлиненное лицо с темными глазами»; «темноволосая женщина <…> с темным пушком на верхней губе» («Темные аллеи»); «крепкая, ладная, с густыми темными волосами, <…> с горячим темным румянцем»; «темноликий, желчный писатель» («Зойка и Валерия»); «темноликий, <…> с черными беспокойными глазами» («Речной трактир»); «рослый мужик с кирпичным лицом в темно-красной бороде» («Дубки»); «темнела и у него только половина головы коротко остриженными волосами» («Пароход “Саратов”»); «Смугло-темное лицо» («Камарг»); «лоск темных волос под белой косынкой» («Муза»). Этот ряд примеров может быть продолжен бесконечно. Особенно последовательно и выразительно мотив темного, черного проведен во внешности героинь-женщин: «Длинная черная коса на спине, смуглое лицо с маленькими темными родинками <…> черные брови» («Руся»); «…мальчишески-женская черная голова, <…> неподвижное лицо, на чистой белизне которого так дивно выделялись тонкие черные брови и черные сомкнутые ресницы, <…> темный пушок над полураскрытыми губами»; «…очень бледная черноглазая молодая дама» («Начало»); «…взгляд темных глаз» («Чистый понедельник»); «… глаза эти были необыкновенно темные, таинственные» («Весной, в Иудее»). Это женщины, которые притягивают героя, в определенном смысле поглощают его (семантика и физические свойства черного цвета), вызывая в нем глубокое чувство-потрясение («Натали», «Руся», «Чистый понедельник») или неодолимую тяжелую страсть («Барышня Клара»). В любом случае они для Бунина воплощают силу самого Эроса, «небесного» или «простонародного», «профанного».

В «Темных аллеях» есть и героини другой «окраски», но они, как правило, не отмечены печатью «рокового». Это могут быть женщины-жертвы, для которых характерны неопределенность, стертость, «смытость» цветового решения: «личико прозрачное, первого снега белей, глаза лазоревые» («Железная Шерсть»); «круглоликая девочка <…> с челкой на лбу, <…> в легоньком платьице цвета блеклой глицинии» («Ночлег»); «невысока, плотная, как рыба, <…> мутные волосы» («Гость»); «желтоволосая, невысокая» («Второй кофейник»). Или героини, в которых чувственное, эротическое, женское как бы скрыто за светски цивилизованным, растворяется в их любовной игре, настоящей или мнимой, и потому ускользает от героя и одновременно притягивает его («Антигона», «Муза», «Генрих», «Пароход “Саратов”»): «высокая статная красавица <…> с большими серыми глазами, вся сияющая <…> блеском холеных рук, матовой белизной лица» («Антигона»); «глаза цвета желудя, <…> ржавые волосы» («Муза»); «очень высокая, <…> с живыми янтарно-коричневыми глазами» («Генрих»).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное