Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

В «Собрании» Гинзбург вступает в диалог с герцогом Сен-Симоном; это знак, что она подмечала параллели между иерархическим литературно-культурным истеблишментом Ленинграда и аристократическим двором Людовика XIV. В книге «О психологической прозе» Гинзбург, характеризуя метод описания характеров Сен-Симоном, облекает его в систему из трех элементов: «…где-то в основе – наиболее общая социально-моральная типология эпохи, затем изученная Сен-Симоном при французском дворе „социальная механика“, которую он и считал главным предметом истории, и личный характер, в котором индивидуальные, иногда причудливые черты вплетаются в сеть повторяющихся формул. Устойчивая типологическая схема и ее непрестанные дифференцирующие нарушения – вот метод Сен-Симона»[867]. Хотя три уровня характера часто гармонируют между собой, Гинзбург считает, что интереснее всего то, как Сен-Симон рисует портреты людей, чьи личные качества противоречат их «социальной механике».

Как отмечает Гинзбург, Сен-Симон был прямо вовлечен в описываемую им «социальную механику» и давал оценки исходя из своего положения в аристократических кругах, а также из ценностей, принятых в его непрерывно изменявшейся среде. По утверждению Гинзбург, Сен-Симон мыслит себя «идеальным представителем своей группы и партии, […который] имеет право суда над всем происходящим, потому что он в своей касте самый правильный, и он наделен всеми нужными для этого свойствами»[868]. Она пишет, что этот мемуарист подвергает своих персонажей моральному суду, основываясь на трех критериях: «историческая функция, личные отношения с человеком, его свойства»[869]. Должно быть, несложно оценивать персонажей по их свойствам и личным отношениям с автором, но давать оценку современникам под углом их исторической функции – это, по-видимому, нелегко, так как требуется выбрать правильный ракурс. Гинзбург разъясняет: эта функция равносильна «положению в расстановке сил сенсимоновского мира, в основных конфликтах этого обширного, но замкнутого мира, где непрерывно происходит столкновение начал положительных [высшая аристократия] и отрицательных [буржуазные выскочки, королевские чиновники]…»[870]. Сен-Симон оценивает положение человека в весьма пестром, но малочисленном (и важном) социальном слое – кругу придворных Людовика XIV, среде, которая сама связана с более масштабными силами, классами и ценностями.

Гинзбург, подобно Сен-Симону, в своих эссе делает себя «идеальным представителем» с помощью имплицитных критериев, в соответствии с которыми она оценивает других людей. По-видимому, ее личные критерии основывались преимущественно на двух наборах традиций – традициях русской интеллигенции и традициях модернистской культуры (а конкретнее, культуры формалистов и футуристов) 20‐х годов ХХ века. Акцентируя связь Гинзбург с первой традицией, Сара Пратт утверждает, что Гинзбург принадлежала к числу традиционных интеллигентов XIX века – была «геологической находкой, частицей предшествующей эпохи, оставшейся на виду, несмотря на апокалиптические сдвиги начала ХХ в.»[871]. Прежде всего Гинзбург разделяет главную заботу интеллигенции – заботу о «социальности… о связанности, о моральных ценностях и структурах»[872]. Кирилл Кобрин изложил альтернативный взгляд на Гинзбург, рассматривая ее как типичного представителя поколения 20‐х годов ХХ века – времени, главными приметами которого были «беспредельный энтузиазм, бешеная энергия, удивительный пафос»[873]. Ниже Кобрин обнаруживает у интеллектуалов и писателей этого поколения любовь к научным методам и инструментам, которая проявилась при их попытках «слияния социальной революционности с революционностью научной и эстетической»[874]. Возможно, более достоверное представление о Гинзбург сложится, если соединить вместе и слегка скорректировать ее портреты, написанные Пратт и Кобриным: она принадлежала к числу интеллигентов 20‐х годов ХХ века и опиралась на две разные традиции, каждая из которых, в свою очередь, сложна и неоднородна. Однако мнение Гинзбург о ее поколении – людях 20‐х годов ХХ века – не совпадает с мнением Кобрина: например, для Гинзбург категории энергии и «жизненного напора» – по-видимому, психофизиологические свойства, не связанные с принадлежностью к какому-либо поколению; отличительными чертами своей конкретной среды она также называет любовь к «самовитому слову», иронию и скептицизм[875].

В «Собрании» Гинзбург анализирует публичные фигуры, принадлежащие к литературному миру (ученых, редакторов издательств), принимая во внимание их деятельность и поведение на протяжении нескольких десятилетий. Темы интеллигенции и «социальной механики» (бюрократических институтов, где этим людям приходилось заниматься своим делом) она рассматривает, вынося этические оценки по тонко продуманной, многоуровневой шкале. Она применяет (и преподносит как собственный) метод оценки с тройственной структурой, почти идентичный выявленному ею у Сен-Симона: