Вначале меня попросили назвать собранию своё имя. Оно звучит как Йер или Йерс; полагаю, что крестили меня созвучно ему и полной имя взрослого должно бы звучать как Йерсинио или, может статься, Жерсинио.
Далее меня спросили, чем я был жив во время долгого пути сюда. Способ моего истинного питания вам, я полагаю, в общих чертах известен. "Вороньи деньги" я отдавал тем своим пациентам, кто нуждался в дальнейших услугах моих сотоварищей по цеху, одежду и свеженину выменивал у тех, кто побогаче, предоставляя сам эти услуги.
О том, где остаток моего лекарского золота и не там ли, где пропавшая казна тамплиеров, скажу, что, по всей видимости, да. Именно там. Слышал, что Филипп Красивый возвёл клевету на рыцарей и сжёг их напрасно, потому что золота у них давно не было - всё ушло на королевские прихоти и нужды тех, кому оно было воистину необходимо. Иначе их великий магистр, Жак де Моле, сумел бы откупиться от навета и выкупить братьев. Вот и между мной и вами нет никаких отступных - всё потрачено.
Далее меня вопрошают, откуда у меня нечувствительные пятна на лице и других частях тела. Мне было недосуг все их разглядывать, но, бывало, мне говорили о рябинах, родимых пятнах и иных метах. Думаю, так я перенимаю хвори тех, кого лечу, но ещё не было случая, чтобы я не поборол в себе чужую заразу.
Что до королевской прерогативы целить руками - я догадываюсь, чей это дар, но не был о том спрошен. Он не зависит от моих желаний, поэтому я не могу признать сей дар кощунственным или ведьминским. Он просто есть.
Будучи вопрошён о благих свойствах моей крови, я пребываю в недоумении. Да не сочтут прекрасные сеньоры, что я обвиняю себя, но я не даю, лишь беру малую толику крови вместе с болезнью. А об Иисусе и человеческой природе скажу лишь, что вторая, как я полагаю, не улучшается от моего вмешательства, а первый как был недосягаем, так и остаётся. И если меня сравнивали когда-то с магистериумом, сиречь философским камнем, то это была шутка, и не самого хорошего пошиба.
О природе моего целительства. Да, оно не было присуще мне с самого рождения. Однако было у меня некое бредовое видение, которому трудно поверить. Если начистоту - а я стараюсь так говорить с вами - моя необычность могла дремать во мне и проснуться при виде говорящей птицы, изображение которой я увидел позже на "чумной" монете и тому поразился.
- Великий Ворон, - пробормотали рядом. - Великая тайна.
- Что же до того, что-де я ничего не помню из событий, потрясших мироздание, - это так; в этом я подобен крестьянину, в простоте души возделывающему сад свой. Однако имена Жака де Моле, Девы Жанны и Жиля де Рэ, оболганных понапрасну, возникли в моей памяти так легко, будто никогда не исчезали.
Я легко пролетаю по жизни, словно не человек, а осенний лист? И это не так. Труды мои доставляют мне радость, это суть моего бытия, но они же суть упорный и тяжкий труд, который не оставляет во мне места ни для чего иного. И я удивлён тому, сколько прошло лет с того времени, как я вошёл в стены Ассахара, чтобы учиться, и вышел, чтобы врачевать. Я верю вам, но неужели эти годы не изменили ничего в моей наружности?
Что же до моей способности двигаться сквозь время, как бы поглощая его в сжатом виде, то тут я даже вам, уважаемые, не склонен верить и поэтому не могу ответить, колдовство это, или пагуба, или ни то, ни другое, но полезная способность.
И если, как говорил один из вас, само существование моё, нарушающее незыблемость, логичность и связность мира, возвещённую Христом, - сугубая ересь, то вот я перед вами, и в вашей воле поступить со мной как с еретиком или иначе. Противиться я если и сумею, то не стану: слишком устал. Вы правы, время шло незаметно для меня, но лишь пока я держал путь. Стоило остановиться, как оно тяжким грузом навалилось на мои плечи.
Наконец последнее. Именуя вас так, как именую, я показываю, что преисполнен почтения, но не прошу пощады, если виновен или вы считаете, что виновен. Но и господами себе, как и, впрочем, ровней, никого из вас не считаю. Dixi.
Арсен умолк. Его слушатели со значением переглянулись.
- Принимаем гордеца? - спросил тот, кто выглядел Реймондом.
- Принимаем, - ответили ему вразнобой. - Достоин.
- Меня лишь не оставьте в стороне, - сказал Ной. - Как-никак я его попробовал на зуб и нашёл тяжким и полновесным.
Арсен только озирался, мало что понимая.
- Постойте, - вмешался в разноголосицу, более не стремясь быть учтивым. - Куда - принимаете? Чего - достоин?
- В ученики, - Ной улыбнулся на свой слегка ехидный кошачий манер и пожал плечами. - Ты нам годишься. Будем учить тому, что ты и так знаешь. Но плохо. То есть учить мы будем как раз прилагая всю нашу искусность, но это как булыжник вместо железа ковать. Неподатлив ты, похоже, на здешнюю науку. Тем больше чести твоему куратору. Мне, если повезёт.