Проживи мою жизнь

– Вот и всё. Предельно ясно. Предельно бессмысленно. «Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны». Почему – поезд? Ну, знаешь, даже подсудимым дают право на последнее слово. Если у тебя это обычная практика – не слушать необузданных девиц, то здесь этот номер не пройдёт, тебе придётся меня выслушать. Я никогда и ни у кого ничего не просила, но с тобой… С тобой придётся учиться жить заново, потому что отказаться от тебя я не могу.

Диана вскинула заплаканные глаза к потолку: или это – просто момент? Один. Который нужно пройти, как по канату над пропастью. Пройти и забыть. Наступит завтра, вы снова встретитесь на паркете, и закружится золотисто-кленовый листопад в бездонной синеве, и никто не произнесёт ни слова о страшном, только в белоснежной кружке забурлит крутой струёй малиновый чай.

Ты перестанешь бояться байков, по вечерам вы будете нежиться под пледом, ты будешь забираться руками под тёплый свитер, поглаживая бархатную кожу, а она – перебирать твои непослушные кудри…

Орлова встряхнула головой: от представленной сусальной картинки стало противно. Нет, она не перестанет бояться байков. И чаще всего у неё не будет свободных вечеров. Но Майя сможет свободно дышать в тугих струях её танго – непредсказуемых и неуловимых, а Диана перестанет смертельно бояться за её жизнь. Они научатся говорить о тайном, о трудном, о прошлом и будущем. Говорить не только губами и пальцами, но и обычными, человеческими словами.

Единственное, что нужно для этого пережить, – проклятый «час быка», подхвативший на свои рога невероятное сегодня и на немыслимой скорости несущийся в катастрофу.

Медленно, словно вокруг насыпано битое стекло, прокралась к дверям. Обулась. Стиснула в ладони затейливой формы ключи: «Не верну, даже не проси. Хочешь, замки меняй, а ключи не верну».

Щёлкнула дверью.

Ушла.

* * *

Майя ехала долго. Останавливалась, когда телефон стукал в сердце очередным сообщением. Вчитывалась. Вдумывалась. Отвечала. Ехала дальше.

Добралась, увидела, что в окнах обоих этажей горит свет. Постучалась в дверь. Понятно, что в неурочный час, но некуда больше бежать. Услышала голос: «Доставка, наверное», успела удивиться, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Макс, без футболки, босиком, в своих низких, сексуальных дизелевских джинсах. Внезапно он дёрнулся назад и захлопнул дверь.

Майя немного отступила с крыльца и прислонилась бедром к перилам. Всё стало просто и понятно: ночь измен, так совпало. Но стоит немного подождать, может быть, выйдет? Вот ещё пять минут назад чувствовала себя близко к обмороку, гнусно и дурнотно, а сейчас сознание снова стало острым и блестящим. Поговорить всё равно надо. Зато теперь спокойно можно задавать заливающие обжигающей смолой нутро вопросы.

Прошло всего секунд тридцать, когда дверь снова открылась, и Макс, смущённый и даже немного испуганный, вышел навстречу. Аккуратно прикрыл дверь, взлохматил пятернёй и так торчком стоящие волосы, глянул искоса: поняла ведь уже? Кивнул, словно сам себе ответил. Майя дрогнула уголком рта – привычная усмешка, всё как всегда и всё-таки совсем по-другому, коротко спросила:

– Давно?

Уставился исподлобья, сказал тихо:

– Давненько.

Ещё один камешек в воду с тихим бульком:

– Любишь её?

Круги по воде, тишина, потом всплеск:

– Зачем тебе?

Зашумели кроны деревьев, зябкими пальцами по коже – брызги дождя.

– Надо, раз спрашиваю.

Поёжился, выпрямился:

– Она… забавная. Ты… не знаю, что и сказать.

В минутном помрачении спросила себя: «А у меня – давно ли попадание даже не в забавность, а в кое-что похлеще?.. Наверное, сразу…». Длинные пальцы – капкан так и остался – легли на перила:

– Не надо ничего говорить. Хорошо.

Легли рядом, но – поодаль, тяжёлые руки:

– Ты… зачем?

Дёрнула головой: неважно. Звук голоса похож на далёкие перекаты горной реки, глухо и тревожно:

– Скажи мне, было у тебя такое, чтобы женщина просила взять её?

Отшатнулся, всмотрелся:

– Ты чего? Что за странные вопросы?

Потёрла руками плечи, будто стало холодно. Повторила:

– Надо, раз спрашиваю.

Впервые за весь разговор – по имени:

– Макс, скажи мне. Мне это очень важно.

Вызверился волком – глаза свирепые, но то ли понял что-то, то ли просто из чувства вины:

– Было такое. Давно. Пару раз.

Тихий вопрос лёг издыхающей у обочины собакой:

– Брал?

Сошёл вниз, буркнул, не оборачиваясь:

– Брал. Только ничего хорошего.

Эхом над полуночной рекой:

– Почему?

Шерсть дыбом, будто территорию охраняет:

– Слушай, мы никогда на такие темы не говорили. Почему, спрашиваешь? Потому что погано потом. У них это или по пьяни, или любопытство, или эксперимент. Да и уходят они практически сразу. Потом на другую сторону улицы перебегают, только чтобы не столкнуться. Делают вид, что незнакомы. В глаза не смотрят. Вот почему. Да скажи ты толком, что случилось?

Надо уходить. Ветер отдувает прядь, лицо горит, под веками – песок: устала. Кивнула:

– Спасибо. У нас с тобой было по-другому, так что я не буду переходить улицу. Будь счастлив.

Туманом в спину:

– И всё?

Эхом:

– И всё.

Кортина