Проживи мою жизнь

Долго стояла под душем, смывая остатки слабости, запах гостиницы, аэропорта и самолёта. Долго варила кофе, стояла у окна, обнимая ладонями высокую белоснежную кружку. Придирчиво выбирала одежду: стальные брюки, узкая рубашка с высоким горлом цвета серого турмалина, чёрный бриллиант на цепочке из белого золота: чёрно-коньячный, насыщенный и глубокий блеск камня в сдержанно сияющей белизне. Пристально оглядела себя, будто видя впервые (хотя, так оно и есть, и пусть никто, кроме неё, об этом не знает), удовлетворённо кивнула. Теперь можно и в банк.

Точно так же, как утром мотоцикл, осторожно и преувеличенно внимательно вела машину. Добравшись до кабинета, первым делом посмотрела список находящихся в банке сотрудников. Кивнула, нажала кнопку:

– Анри, доброе утро, зайди ко мне.

– Доброе утро. Сейчас.

Через пару минут на пороге возник заместитель, как всегда, одетый с иголочки, но без прежней вальяжности. Стылым ледником светились глаза, и такими же холодными были падающие капли слов:

– Итак, ты вернулась. Теперь ты знаешь, что я за тебя отвечаю, так что давай прекратим играть в начальника и подчинённого. По крайней мере, сегодня и сейчас. Потрудись, пожалуйста, объяснить, какая муха тебя укусила, что ты рванула без подготовки, без защиты, без меня, в конце концов, в совершенно незнакомый город? Где твои мозги? Где твоя осторожность и предусмотрительность? Что за фортели ты выкидываешь последнее время? Ты что, мать твою, хочешь, чтобы я сдох от беспокойства за тебя?

Верлен с возрастающим удивлением слушала гневную отповедь всегда выдержанного заместителя. Его глубокий, обаятельный голос, обычно утешающий и успокаивающий, сейчас был похож на верблюжью шерсть: колючий, сердитый, саднящий. Впервые Майя увидела в глазах Шамблена искреннее страдание и поддалась безотчётному порыву: поднялась, взяла его за руки и уткнулась в надёжное плечо.

– Прости меня, Анри. Я тебе позже объясню. Пожалуйста, прости.

Заместитель неловко поднял руки, обнял прямые плечи, на несколько мгновений сильно прижал к себе, отпустил и на полшага отступил, чтобы заглянуть в глаза своему директору:

– Май. Май! Посмотри на меня.

Верлен подняла взгляд и, чтобы разрядить обстановку, голосом маленькой виноватой девочки пролепетала:

– Прости меня, ну, пожалуйста!

Шамблен от неожиданности потёр глаза, потом с облегчёнием улыбнулся, словно сквозь свинец ледяных туч брызнуло солнце:

– Ладно, ты победила. Итак, давай, садись, я тебе расскажу, что и почему.

Майя неловко приткнулась на стул напротив. Анри тоже сел, протянул руки, взял прохладные пальцы Верлен в свои:

– Когда Марта погибла, господин президент взял с меня слово, что я с тебя глаз не спущу. Ну, не в буквальном смысле, конечно, но что-то очень близкое. Поэтому я смотрю за тем, когда у тебя включается и выключается сигнализация (тут ты, в основном, предсказуема), какие у тебя маршруты. Да, и в «Ягуаре», и на байке стоят маячки. Смирись. Камер наблюдения у тебя дома нет, хотя я бы поставил одну, на входе. Но это мы ещё обсудим. Понимаешь, Май, как бы тебе ни казалось, что твой отец – бесстрастная машина для процветания банка, это совсем не так.

Верлен недоверчиво дёрнула плечом, но промолчала.

– Ему, на самом деле, так же плохо, как и вам всем. Но он же – глава семьи, он – каменная стена, он – надежда и опора и прочие высокопарности. Только ты пойми, он – человек, твой отец, каким бы строгим он ни был. То, чего он всегда хотел и хочет, это вашего безусловного счастья. А иначе – зачем вообще вот это всё?

Анри махнул рукой вокруг:

– Эти стены, эти цифры, эти печати – зачем? Не для того, чтобы положить здесь жизнь, не видя ничего, кроме компьютеров. Это просто средство, которое делает жизнь намного легче с точки зрения того, что поесть, где выспаться и куда поехать в отпуск. Но это средство – не тюрьма тебе. Не тюрьма, но – угроза. И ты понимаешь и согласна со мной. Поэтому мы сейчас с тобой договариваемся, что больше ты не делаешь опрометчивых шагов.

Анри потёр лоб и вдруг как-то очень беззащитно взглянул на девушку:

– Из-за всех этих историй твоя поездка выбила меня из колеи. Я испугался. Глупо, конечно, но мне кажется, я так не боялся лет с пяти, когда увидел змею на одном из пляжей на Атлантическом побережье, где мы отдыхали семьёй. Вот тогда и вот сейчас. Сейчас, наверное, даже больше. А на те пляжи я теперь не езжу, кстати.

Верлен кивнула, не зная, что ответить. Мурманское небо всё ещё скреблось в горле и коленях, и так много предстояло сделать, что, жестом остановив Шамблена, безмолвно включила планшет и показала снимок школьных классов, пальцами раздвигая изображение Ольги. Вглядевшись, Анри сдавленно произнёс:

– Мать твою… это что, Орлова? – и вскинул на директора потемневший взгляд.

Та отрицательно мотнула головой:

– Не она. Это, по словам директрисы, школьная любовь Солодова. Зовут Ольга Лаптева. Точнее, вышла замуж, стала Карли. И, видимо, та девушка с фотографии, которую мы нашли у Марты.

– Но… как это может быть? И как ты её вообще нашла? Откуда эта девочка?