Проживи мою жизнь

Приехала домой, приткнула пакеты на стойку в кухне, с трудом стащила с себя одежду и рухнула на кровать. Поднялась с гудящей головой, когда медлящий за окном день лениво ворошил отгоревшую золу, отыскивая золотистые и опаловые крупинки, падающие с убегающего солнца. Умылась прохладной водой, забрала кудри широкой лентой, пошла на кухню. Еда должна быть вкусной и простой, особенно если ты дома, один и элементарно хочешь доставить себе удовольствие. Толстые, сочные антрекоты и салат по-гречески – сегодня то, что нужно.

Верлен готовила нечасто и исключительно в тех случаях, когда маялась и не знала, куда себя приткнуть, потому что в таком состоянии любое дело можно сразу списывать в утиль. Час-полтора-два за плитой и в облаке аппетитных ароматов помогали отрешиться от прыгающей охотящейся рысью тоски или жалящих москитами сомнений.

Посмотрев на развал пакетов на стойке и соображая, с чего начать, потянулась за пультом, и в колонках замурлыкало танго. Майя отрешённо подумала, что сегодня – вторник. Мелькнула и сгинула дерзкая мысль – рискнуть бы появиться на занятии как ни в чём не бывало. Но – нет. Невозможно.

И от этого захотелось заскулить брошенным псом, защипало в глазах, и Верлен, насупившись, сосредоточенно принялась мыть помидоры, тщательно разглядывая их глянцевые бока и стирая пальцами под струёй воды чёрные точечки пыли. Огурцы были маленькими и пупырчатыми, и когда она, вооружившись ножом, старалась резать их ровными полукружиями, пахли острой свежестью.

Стеклянная чаша наполнялась разноцветьем овощей и сыра, свивались в пряные струи запахи отжатого лимона, перца и кардамона, в чугунной, толстенной сковороде толстые куски мяса обволакивались шкворчащим соком, и стискивавшие грудь тугие кольца тоски под поглаживающими звуками музыки как-то понемногу рассасывались, сами собой сходили на нет.

Время от времени Майя кидала взгляд на камеры, отслеживающие внешнюю стоянку. В 22:30 появился красный «Фиат», замер и затих, но оттуда никто не вышел. Только от того, что широкие шины застыли в нескольких метрах от подъезда, ударился в бешеную скачку пульс, всё то, что раньше было сердцем, лопнуло и взорвалось где-то в горле, рука, переворачивающая антрекот, дрогнула, и возмущённые небрежностью капли кипящего жира куснули запястье. Верлен резко сдвинула сковороду с огня, ругнулась:

– Merde! Jupiter iratus ergo nefas. Ладно. Ce que femme veut, dieu le veut[27]. Узнаем, чего же хотят местные богини…

Пытаясь таким образом заставить себя хотя бы ровнее дышать, даже не надеясь на то, чтобы связно думать, взяла в руку телефон, снова посмотрела на камеры: сидит, окно опущено, загорелый локоть торчит. Ждёт. Чего ждёт? Кого ждёт? «Не буду тебе звонить. Не могу с тобой по телефону разговаривать. И вообще не могу. Так что просто помолчу. Тебя послушаю». Сердито набрала сообщение «Поднимайся, хватит сидеть!», кинула взгляд на камеру, только и успела заметить метнувшуюся тёмную гриву кудрявых волос, замерла, прислушиваясь, у дверей. Как взведённый курок, сухо щёлкнули двери лифта. Длинный звонок. Сорвались с сонных ночных орбит планеты, дрогнул дом, перекрёстки улиц, исхоженные в прошлой – недавней? вчера? – жизни, длинными тенями легли на потолок, когда Верлен тихо отворила дверь. Глаза, сине-фиолетовые, глубже океана, вперились в янтарно застывшую кленовость, рубашка тонкая, ослепляющая белизной, широкие брюки обнимают талию. Двойным эхом:

– Привет!

И плеснулась беспечная радость лохматым щенком под колени, подпрыгнула вверх, и улыбка родилась сама, мягкая, застенчивая, и тогда Майя распахнула дверь во всю ширь:

– Проходи!

Диана, не отрывая больного, измученного взгляда, сдёрнула небольшую спортивную сумку с плеча. Верлен посмотрела озадаченно:

– Что это?

– Так. На всякий случай, – смутилась танцовщица. А потом вдруг решилась, подняла подбородок, в глазах блеснула дерзость: – Вдруг наступит внеочередной одёжный кризис, если у тебя возникнет желание что-нибудь ещё порвать.

Майя вспыхнула, оглянулась на коридор – как раз здесь их тогда и накрыло. Под тонкой тканью майки вдруг стало колко и больно. Резко развернулась, ушла за угол. Диана осталась стоять, не решаясь пройти, заворожённо смотря на убегающие босые узкие ступни, облегающие джинсы, футболку из хлопка, под которой, судя по всему, не было ничего.

Пытаясь унять стучавшее в висках сердце, Диана осторожно поставила на пол сумку и огляделась. Верхний свет не горел, светились только маленькие фонарики, утопленные в специальные углубления в кирпиче, отчего ломаные тени затейливыми узорами ложились на потолок. Из кухни тянуло дразнящим запахом жареного мяса и специй, а из тёмной глубины арки, за которой скрылась Майя, не доносилось ни звука. Танцовщица скомкала вздрогнувшими ладонями белоснежные рукава рубашки, потом так же судорожно их расправила и снова замерла в ожидании.