Проживи мою жизнь

Верлен не пошевелилась, не отвернулась, плохо соображая, бредовое ли это видение или реальность. Молчала, ненасытно оглаживая взглядами живую скульптуру, близкую, но недоступную. Видимо, Диана решила всё-таки поговорить. Но для этого вовсе не обязательно стоять нагой богиней в жемчужных тенях предрассветного сумрака, от чего бьёт озноб, исчезают мысли, как будто втягиваются коготки, и хочется кричать, срывая голос. Желание, упавшее пожарным занавесом, отсекло все разумные доводы, почему им нельзя быть вместе, и свирепость, и сладкий ужас от этой жажды душили так, что сил хватило только прошептать:

– Нет. А почему не спишь ты?

Диана не двинулась, только опёрлась рукой о косяк и прильнула к ней щекой:

– Ты жестокая и бессердечная…

Майя прикрыла глаза, спасаясь от ослепительного видения и грустно усмехаясь своей проницательности. Добавила:

– Скотина.

Тангера поперхнулась:

– Что?

Майя, всё так же не открывая глаз, повторила громче:

– Ты забыла добавить к этому великолепию слово «скотина».

Диана ухмыльнулась, потом словно стёрла эту ухмылку грубым полотном. Выдавила:

– Скажи мне, ты… сейчас, в данный момент… ты кого-нибудь любишь?

Верлен помолчала. Правду говорить легко, гораздо легче, чем думают многие. Ставший густым воздух колыхнулся от лёгкой ряби короткого слова:

– Да.

Орлова прерывисто вздохнула:

– И что, она лучше, чем я?

Майя лежала неподвижно, только стиснула ладони под головой, неотрывно касаясь горячечным взором нагих изгибов. Дианин вопрос проплыл мимо сознания, и Майя просто отмахнулась от него, закусывая губу, чтобы не рвануться к дверям. Она молчала так долго, что Орлова, наконец, прошептала:

– Не говори ничего.

Майя неслышно застонала от выгибающего позвонки жара: «Только не уходи прямо сейчас. Я хочу просто хотя бы смотреть на тебя. Tu es si belle[28]… О ком ты вообще спрашиваешь? Кто такая „она“, когда есть только ты?».

Диана переступила порог длинными ногами, высматривая в белизне подушек черты лица:

– Я говорила тебе, что у нас осталось несколько уроков. Теперь веду я.

Медленно, как в замедленной съёмке, словно снег, стронувшийся с вершины горы, который через несколько мгновений станет лавиной, Диана приблизилась к кровати и скользнула под простыню. Верлен вздрогнула, когда обжигающее тепло коснулось её тела по всей длине, и чуть не потеряла сознание, почувствовав опаляющее дыхание у своих губ. Диана смотрела пристально и серьёзно:

– Сегодня я хочу быть с тобой. Прошу тебя. Только не убегай.

Медленно-медленно подняла руку, отвела кудри со лба, прикоснулась мягкими губами к шраму, к краешку глаза, скуле, уголку рта. Подняла голову, чуть повернулась и вытянулась сверху, не давая двинуться, сбежать или отказаться. Легчайшие блики бредящей ночи текли по губам, огненно-пряным, не выпускающим друг друга, кисти опаляющей дымкой плыли по изящной шее, точёным ключицам, небольшой груди, замирая от перехлёстывающего восторга, изголодавшийся рот мучил горячие камешки полукруглых вершин, вспыхивали и гасли капли сумасшедших вздохов, когда снова и снова каждая чёрточка тела принимала жгучий мёд поцелуев.

Диана чувствовала, что длинные, сильные пальцы скользят вдоль её спины, пытаются перевернуть, подмять, но не поддавалась: нет, подожди, это я веду тебя, доверяй мне, слушай себя, я тебя не отпущу, не бойся…

Майя просто пыталась дышать, дышать хотя бы без всхлипов, потому что её верное тело сейчас совершенно вывернулось наизнанку, предало её и каждой клеточкой подавалось под мягкие губы. «Я дам тебе, что ты хочешь. Ты получишь меня всю, целиком и без остатка. Но что ты возьмёшь, на чём ты остановишься, я не хочу даже представлять. Потому что невозможно – жить и знать, что всё скоро кончится. Что всё это развеется над городом пыльным облаком смертельной пустоты, когда ты насытишься и исчезнешь. Я делаю самую большую глупость – я тебе доверяю».

И когда Диана, ласково прижав мятущиеся, испугавшиеся руки к простыне, скользнула ниже, пригубив кофе, скрытое за смугло-фарфоровой каймой, отплясывая языком яростную и нежную джигу, Майя вскрикнула, впуская её в горячую тайну, срываясь в слёзы, безотчётно опираясь узкими ступнями на сильные плечи и прижимая ладонями кудрявую голову, продляя, продляя соблазн и выплёскивая блаженство…

В тяжёлых ленивых веках чуть забрезжил розоватый свет просыпающегося утра. Майя протянула руки, поймала оглаживающие пальцы, поднесла к губам, извернулась, обняла, зарылась в щекотную гриву, продышалась, напружинилась пантерой, перекатила, подмяла Диану под себя, выдохнула в шальные губы: «tu es ma proie»[29], кожей? нервами? сердцем? – проникая, познавая, открывая, вмещая в себя и захлёбываясь жаждой и восторгом, отпивая сладкий грог из узкого бокала, слушая шелест рук, шорох скользящих волос, нарастающий рокот дыхания, вырывающегося в бездну неба, и дрогнула натянутая тетива губ, слетела стрела, и всё повторилось, и ещё раз, и ещё, и хищно впивались пальцы в предплечья, оставляя синяки, и тьма становилась светлей, от темени до ступней…

* * *