Прозрачные крылья стрекозы

Из года в год характер Дмитрия Платоновича становился все хуже и хуже. Привычная его раздражительность сменилась страшной, непредсказуемой гневливостью. Аккуратность превратилась в болезненный педантизм, на смену бережливости пришла неутолимая жадность. В старших классах, когда девочки уже превратились в барышень, а желание нравиться и хорошо выглядеть является естественным, Лиза донашивала обноски, которые ей подбрасывали сердобольные родственники и соседи. Дмитрий Платонович же собирал обмылки (из нескольких можно сделать один полноценный кусок), заставлял дочь стирать полиэтиленовые пакеты и щеголял в пиджаке, купленном на одну из первых профессорских зарплат. Большая квартира в Староконюшенном переулке, которая только недавно превратилась из коммуналки в отдельное жилье была продана, и куплено нечто напоминающее коробку из-под обуви в панельном доме одного из «спальных» районов Москвы. Разницу профессор хранил в банке, не потратив из этой, значительной, в общем-то суммы ни единой копейки. Но это было еще полбеды. Больше всего Лиза страдала от проявлений отцовского самодурства. Зная, например, что дочь собирается на день рождения, мог остановить ее на самом пороге и заставить разучивать наизусть несколько страниц скучнейшей какой-нибудь прозы, мог выбросить редкие билеты в театр, прогнать подруг, которые и без того не часто приходили в дом Усольцевых. Лиза не смела перечить отцу и, все что ей оставалось – это плакать в подушку. Жаловаться было некому, делиться горестями не с кем. Единственным Лизиным другом был одноклассник Мишка Неделин, который и сам многое видел и понимал. Но «выносить сор из избы» Лиза не стала бы никогда. И потом авторитет отца несмотря ни на какие передряги остался для нее непререкаемым, ведь он был гений от медицины и герой, воспитавший ее один без матери.

…Первокурсница медицинского института Усольцева Елизавета резко отличалась от своих подруг, но не только скромностью наряда – на потоке хватало студентов из небогатых семей, как хватало и зубрил, вечно занимающих в аудитории первые ряды и поедающих преподавателей глазами. Лиза училась прекрасно, она было лучшей студенткой, но к «ботаникам» ее было отнести нельзя. Главным Лизиным отличием была ее неординарная красота. Не просто смазливенькая мордашка и точеная фигурка, а красота веская, гордая, благородная. Самодостаточная красота из той породы, что не нуждается в ретуши макияжа или рамочки из дорогих тряпок. Дымчатым глазам хватало тени от пушистых ресниц, матовость кожи подчеркивал медный блеск волос, а прямая линия носа находилась в гармонии с плавными линиями скул. От Лизы трудно было отвести взор, но девушка была более чем далека от самолюбования. Более того, вечная неуверенность в себе то тут, то там ставила ей палки в колеса. Потому, быть может в тот период, когда все девушки обзаводятся поклонниками, Лиза так и добиралась до дому в одиночестве и только лучший школьный друг – Мишка Неделин интересовался ее удачами и промахами да приносил к праздникам маленькие смешные подарки. Только вот навестить Лизу дома он возможности не имел, потому как Дмитрий Платонович раз и навсегда запретил дочери иметь дело с этим «плебеем и оборванцем».

С первого же года своей институтской жизни Лиза принялась зарабатывать собственные деньги. Сперва, таская судна и намывая километровый коридор института Склифосовского, а после уже подрабатывая медицинской сестрой в детском отделении психиатрической больницы.

– Какая-то ты неправильная профессорская дочка, – шутил Мишка, слушая ее рассказы о ночных дежурствах, о хлопотах возле маленьких пациентов, о выходных днях, проведенных не на катке в веселой компании, а среди тех, кому с самого детства на роду было написано быть несчастными.