Прозрение Аполлона

Так Лебрен стал жителем древнего русского города Крутогорска. Он снял комнату на тихой, «аристократической» Венецианской улице, в доме полоумной бывшей генеральши, «Кошачьей богадельни», как ее окрестили горожане.

И стал владычествовать в арутюновском дворце.

Во всех тридцати девяти церквах оглушительно, весело трезвонили. Был апрель, было погожее синее небо, широкий разлив реки, воробьиные скандалы, было карнавальное шествие с факелами и пронзительной песнью:

Долой, долой монахов,
Долой, долой попов!
Залезем мы на небо,
Разгоним всех богов!

Была весна тысяча девятьсот девятнадцатого.

У подъезда арутюновского дворца каменные декадентские львы разевали пасти, ревели оскорбленно, и грозно: художник Вадим Берендеев раскрасил царственных зверей под зебр; ошельмованные, они выглядели, как матрацы. Вадим мазал малярным рушником, вокруг толпились зеваки, ржали, спрашивали: для чего это? Он загадочно молчал, посмеивался.

Затем над полосатыми львами на весеннем ветерке затрепетали аршинные буквы плаката:

СКОРО!!!

Еще денек-другой – и новый плакат:

СМОТРИТЕ!!!!

На следующее утро:

СКОМОРОШИНУ!!!!!!

И тут по всему фронтону среди известных городу четырех стихий рассыпались препотешные, вырезанные из фанеры и ярко раскрашенные фигурки: звездочет в островерхом колпаке, летящий вверх тормашками буржуй во фраке и цилиндре, бывший царь Николай Второй с винным шкаликом в руке вместо скипетра, поп верхом на мужике, какая-то восточного вида бесстыдница в шароварах и с заголенным животом… А над всей этой чудной каруселью, на самом верху – посаженный на длинный шест жестяной петушок вертелся туда-сюда, смотря по направлению ветра.

Наконец появилась афиша.

ТЕАТР ВОЛЬНЫХ СКОМОРОХОВ

22 апреля 1919 г.

ВПЕРВЫЕ В ГОРОДЕ!!

ПРЕДСТАВЛЕНО БУДЕТ

МАСТЕРАМИ

РУДОЛЬФОМ ЛЕБРЕНОМ,

ВАДИМОМ БЕРЕНДЕЕВЫМ,

ПУЛЬХЕРИЕЙ КАРИАТИДИ

и

ПОДМАСТЕРЬЯМИ

МИХАИЛОМ КРАСНЫМ,

ГЕОРГИЕМ МУРСКИМ,

РЕГИНОЙ АЙБИНДЕР

(далее следовало сорок две фамилии, среди которых была помянута и Маргарита Коринская)

С К О М О Р О Ш И Н А ! !

«ЗОЛОТОЙ ПЕТУШОК»

Балаганное представление в 3-х действиях с прологом и эпилогом по одноименной опере Н. Римского-Корсакова в сценической редакции и с новыми оригинальными дополнениями на политическую злобу дня Р. Г. Лебрена.

ВХОД СВОБОДНЫЙ!

•

НАРОД НЕ В ЦЕРКОВЬ —

К НАМ ИДЕТ!

У БОГА НЫНЧЕ ВИДИК

ЖАЛОСТНЫЙ.

В ТЕАТР ДЛЯ ВСЕХ —

СВОБОДНЫЙ ВХОД —

ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА!

Бога пришлось задеть потому, что представление «скоморошины» намечалось аккурат на те самые часы, что и пасхальная заутреня.

А у Агнии Константиновны нервы вконец расстроились. Она все чаще и чаще плакала беспричинно, не спала по ночам, а если и спала, то кошмары какие-то одолевали, все кто-то душил ее, и она кричала во сне жалобным тоненьким голосом. Записи в заветной тетради становились все туманней и загадочнее; много было о смерти, о боге и о том страшном и черном, кто противостоял ему, – об антихристе. Намекала Агния смутно, что кончина ее близка: «Скорбный ангел у моего изголовья тихо склоняется, и холодом могильным веет от его дыхания…»

Профессор, как уже говорилось, относился к запискам жены с добродушной иронией; в ее отсутствие иной раз, бывало, просматривал их, весело похрюкивал: от сладких харчей с жиру бесится баба! «Неопалимая купина, Жених Полунощный, Бледный конь, Чертог осиянный…» Черт знает что, чепухейшая чепуха, бред, сама перед собой кривляется. У ней прабабка, сказывают, не хуже Салтычихи, крепостных насмерть засекала; сказывают, борзятницей славилась, псарницей, лошадницей: нипочем было ей вскочить на жеребца, скакать охлюпкой за десять верст, на хутор, куда муженек ко вдове-однодворке, раскрасавице, было дело, повадился… И там, железным своим кулачищем измолотив разлучницу и неверного, волокла его, как кутенка, домой да еще и дома добавляла преизрядно, так что он, валяясь в ногах у нее, дар речи начисто терял, а только одно приговаривал: «Таичка! Таичка!» Вот баба была!

А эта? «Ангел скорбный. Жених осиянный…» Тьфу! Верно, верно, мельчает, вырождается дворянское отродье.