Пруд гиппопотамов

– Я не хочу оставлять лестницу здесь. Отцепите её и заберите с собой.

Сэр Эдвард, должно быть, попытался возражать или задать вопрос. Ответ Эмерсона (произнесённый его обычным голосом) был слышен даже мне, хотя я уже находилась внизу в нескольких шагах от лестницы:

– Конечно, вы не можете спуститься по лестнице, если забираете её! Вернитесь тем же путём, которым пришли, или следуйте по тропинке дальше на север и восток, где склон не такой крутой.

– Ну-ну, – добавил он после того, как присоединился ко мне на платформе возле входа в гробницу, – так называемое высшее образование в Англии деградировало даже сильнее, чем я думал. Ты можешь представить, что выпускник Оксфордского университета способен на такое идиотское замечание?

– Ему будет трудно идти в темноте, какой бы путь он ни выбрал, – сказала я.

– Он должен знать маршруты, он был здесь в прошлом сезоне с Нортгемптоном, помнишь? Во всяком случае, – продолжал Эмерсон, – ты не могла предположить, что я оставлю тебя и Нефрет наедине с ним.

– Вряд ли наедине, Эмерсон. Видишь ли, ты... О, неважно. Они нанесли какой-либо ущерб? Думаю, ты заходил в гробницу.

– Да.

Спустилась ночь. В Египте почти нет сумерек – только внезапное превращение дневного света в темноту. Эмерсон снял свечу со скалистого уступа. Пламя осветило его мрачное, неулыбчивое лицо.

– Они собирались ворваться сегодня в погребальную камеру, Пибоди. И сделали бы это, если бы я не спугнул их.

– И всё же они решили встретиться лицом к лицу со всеми нашими рабочими, а не с тобой. – Я ласково сжала его руку.

– Возможно, они посчитали, что со мной находишься ты, – усмехнулся Эмерсон. – Ты и твой зонтик. – И продолжил без тени усмешки: – Ситуация более серьёзная, чем я позволил себе признаться, Пибоди. Подобная попытка, среди бела дня и с применением насилия, нехарактерна для гурнехцев. Кто-то знает, что мы находимся в нескольких шагах от погребальной камеры, и хочет попасть туда раньше нас. Следующая попытка имеет шансы окончиться гораздо хуже: кто-нибудь из рабочих или из нас может быть серьёзно ранен. Это противоречит всем моим принципам, но я не вижу другого выхода. Мы должны идти прямо к саркофагу и мумии королевы.

11. Я ЗНАЛА ЗЛОДЕЕВ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ИДЕАЛЬНЫМИ ДЖЕНТЛЬМЕНАМИ

Заявление Эмерсона, сделанное в тот вечер в присутствии всей семьи, вызвало общее одобрение. Его аргументы выглядели неопровержимыми. Содержимое погребальной камеры, каким бы оно ни оказалось, должно быть изъято и храниться в безопасности, прежде чем произойдёт ещё одно нападение на нас или на наших верных людей.

Мы напоминали небольшую группу заговорщиков, тесно сгрудившись за столом на верхней палубе, и свет единственной лампы отбрасывал зловещие тени на наши напряжённые лица. Первыми словами Эмерсона – ещё до того, как он объявил о своём намерении – стали предупреждения о том, что планы должны храниться в тайне.

– Во всяком случае, насколько это возможно, – неохотно добавил он. – Если бы я имел возможность поступать по-своему, то не доверился бы никому, кроме нас и рабочих. Но не вижу возможности держать сэра Эдварда на расстоянии.

– Ты подозреваешь его? – спросила Эвелина.

– Нет. – Глаза Эмерсона блеснули, когда он бросил взгляд на меня. Я довольствовалась фырканьем, и Эмерсон продолжил: – У меня нет оснований полагать, что он является кем-то, кроме того, кем себя называет, и если я уволю его сейчас, без уважительной причины, это вызовет подозрения и оправданное возмущение. Я предостерегаю его, как и вас, чтобы никто не проронил посторонним ни единого слова о том, чем мы занимаемся. Включая Вандергельта, Амелия. И твоего дружка О’Коннелла.

– К счастью, в настоящее время Кевин страдает от расстройства пищеварения, поэтому некоторое время нам не придётся беспокоиться о нём. Но Сайрус...

– Никому! – Кулак Эмерсона с силой опустился на стол. Мы все подскочили, и я успела поймать качнувшуюся лампу. – Может быть, до сих пор в гробнице действовал только местный талант, но сегодняшняя попытка была необычно смелой. Это говорит о том, что существуют какие-то неизвестные главари, руководящие операцией.

– Риччетти, – сказала я.

– Вполне возможно. Если у него есть осведомители и союзники среди жителей деревни – а я в этом не сомневаюсь – секретность необходима.

– Должен ли я понимать, – спросил Рамзес, – что Давид – один из тех, кто включён в твой запрет?

Эмерсон по своей природе справедливый человек. Он колебался – но недолго – прежде чем ответил:

– Особенно Давид.

К моему удивлению, в защиту мальчика выступили не Рамзес и даже не Нефрет, хотя она прикусила губу и посмотрела на своего приёмного отца не очень-то дружелюбно. Тихий голос принадлежал Эвелине:

– Я уверена, что ему можно полностью доверять, Рэдклифф. Я много и долго разговаривала с ним. Он милый мальчик, заслуживающий лучшей жизни, чем страдания, которые ему пришлось испытать, и он предан всем вам.

Голос Эмерсона смягчился, как всегда, когда он говорит со своей невесткой.