Пружина для мышеловки

Мозоль прорвался. Я имею в виду мозоль, натертый у меня в мозгу мыслями, от которых мне было «неудобно». Я сперва засомневался, выключил видеомагнитофон и открыл папку с Мусатовскими бумажками. Нет, я не ошибся, терзало меня именно это. Дело о маньяке, убивавшем и насиловавшем детишек, прошло несколько этапов. На первом этапе, то есть после первого эпизода, дело вел следователь Черемушкинской районной прокуратуры Москвы вместе с оперативниками из управления внутренних дел этого же района. Это правильно и естественно. После второго эпизода, случившегося в Тимирязевском районе, появились основания полагать, что речь идет об одном и том же преступнике, дело передали в Мосгорпрокуратуру и подключили сыщиков из Тимирязевского района и с Петровки. Тоже нормально и правильно. С каждым новым эпизодом подключались все новые оперативники из тех районов, где обнаруживали трупы жертв, следователь же оставался все тем же, из прокуратуры Москвы.

А потом дело передали в Прокуратуру СССР, сменили следователя, а оперативники оказались уже не московские, районные и с Петровки, а из Главного управления уголовного розыска МВД СССР. И это тоже было нормальным и правильным, поскольку преступником оказался сотрудник московской милиции. Так было предусмотрено правилами, и правила эти вполне разумны: не могут сыщики с Петровки работать против своего коллеги, которого знают, с которым сидят в одном здании. У РСФСР своего отдельного министерства внутренних дел в те годы не было, и над ГУВД Москвы стояло непосредственно МВД Союза. И московские следователи не должны работать по делу милиционера уровня ГУВД города. Но почему появилась Генпрокуратура? Откуда она вылезла? Да, я понимаю, дело в таких случаях передавалось в вышестоящую инстанцию, но ведь вышестоящей по отношению к Московской прокуратуре была Прокуратура РСФСР, а вовсе не СССР, если я правильно помню административно-государственное устройство времен застоя. Или я что-то путаю?

Это бы еще ладно, каких только управленческих чудес не случалось при советской власти в нашей стране, мозоль-то натерся вовсе не этим фактом, хотя и странноватым, на мой взгляд. Меня удивили сроки. Да-да, именно сроки. Если следовать моей (может быть, ошибочной?) логике, дело должно было быть передано в Генпрокуратуру после того, как задержали Олега Личко. В тот же день или на следующий. Личко задержали 16 сентября 1975 года, а следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Н.Н.Царьков принял дело к производству… 6 августа. За сорок дней до того, как кому-то пришло в голову, что убийцей может оказаться сотрудник Главного управления внутренних дел Москвы.

Почему? Что случилось? Кто дал такое указание? Чем он руководствовался? В преступлениях подозревали какую-то крупную фигуру, но подозрения эти не оправдались, человека помурыжили и отпустили, а дело-то уже наверху, не спускать же его назад в Московскую прокуратуру. Может такое быть? Да запросто!

И снова крупная фигура, которая уже появлялась в моих рассуждениях, когда я изучал материалы о самоубийстве Елены Шляхтиной. Ее дело тоже по неведомым мне причинам оказалось в Прокуратуре СССР. Совпадение? Возможно. О чем я подумал-то, читая материалы о смерти девушки? О том, что к ее смерти причастен кто-то заметный, какая-то шишка, и его нужно было любыми способами отмазать. А здесь что? Может, то же самое? Крупную фигуру подловили, дело передали «самым-самым», доверенным и приближенным к власти, получили указание спустить на тормозах и не трогать уважаемого человека, дабы не порочить в глазах общественности светлый лик партийно-правительственной элиты, но поскольку на тот момент за маньяком числилось уже пять эпизодов, нужно было кого-то посадить, чтобы предъявить негодяя безутешным родителям. И вот после шестого эпизода так удачно подвернулся несчастный Олег Личко, книжный червь, знаток зарубежных криминологических и криминалистических разработок, человек неординарный и потому малопонятный, малоприятный и неуживчивый. Его и посадили. И дело сварганили – картинка с выставки!

Теперь все сложилось.

Но я не любитель случайных совпадений. Я люблю их в книгах, а в жизни они мне не нравятся, они заставляют меня нервничать и подозревать, что меня обманывают. В детстве я страшно любил роман Каверина «Два капитана», и душа моя совершенно не напрягалась от того, что мальчик Саня Григорьев нашел в Энске сумку с письмами, а потом приехал в Москву и познакомился (случайно!!!) с семьей, к которой эти письма имели непосредственное отношение. Когда я стал взрослым, то очень удивился, почему этот замечательный роман никогда не обвинял в неправдоподобии, ведь таких совпадений не бывает.