Прыгнуть выше себя

— Какой пайки? Паять можно простым паяльником, «пистолетом», автоматом-пистолетом с температурным дозиметром…

— Стоп! Не в ту степь.

— Какая степь, если вокруг — сад, — с тоскливым отчаянием оглядывается Варид.

— Русского языка не понимаешь? Ты из иностранцев, что ли? У нас на заводе есть болгары и чехи. Хорошие парни, трудяги, торопыги. Но с тобой ни один не сравнится.

— Нет, не иностранец.

— Понятно, с Кавказа или Средней Азии. Так я спрашиваю: из тех денег, что нам выделят, какую часть себе заберешь?

— Фу, — с облегчением вздохнул Варид, почувствовав, что блоки мозга начинают остывать. — Мне не нужно никаких денег.

— А чем же тебе платят?

— Ничем, — отвечает Варид, но, видя недоверие на лице нового знакомца, добавляет: — Заботой, признательностью…

— Чокнутый, ей-богу, чокнутый, — шепчет парень, и Варид вспоминает, что это же непонятное слово произносил другой, неприятный ему человек.

А тем временем унылое лицо парня преображается, кустистые брови наползают на лоб, будто его озарила удивительная мысль.

Варид с нетерпением ждет, что он скажет.

— Слышь, браток, все мои шибко будут признательны тебе, а заботой окружим с утра до вечера: на обед — шкалик, после ужина — хоть залейся. Только на один денек сходи со мной к теще на дачу, ей там комнату малость перестроить надо. Пойдешь, а?

— Меня ждет Арсений Семенович.

— Подождет малость. Мы ему потом такое смастерим — обалдеет. А теща моя, Мария Поликарповна, — женщина душевная, заслуженная, ты не думай…

Его речь заглушает рев приехавшего КамАЗа с прицепом, наполненным досками, бумажными мешками с алебастром и цементом, ящиками с разноцветным кафелем.

— Эй, братва, разгружай! — перекрывая гул, ор и бряк, раздается зычный голос бригадира.

Сдельщики гуртуются, выстраиваются в цепочки, начинают ловко и бережно передавать друг другу мешки, ящики, доски.

— Хорошо, но долго, — говорит Варид бригадиру. — Скажите им, пусть отойдут немного, пожалуйста.

Он запрыгивает в кузов, перевязывает канатом штук тридцать длинных досок, спрыгивает, стаскивает всю связку и, будто вязанку хвороста, забрасывает на плечо и несет к наскоро оборудованному складу.

Сдельщики разом ахнули, у бригадира отвисла челюсть и остекленели глаза.

— Да что же это делается, братцы, как же он, стервец, может, а?

Бригадир вертит массивной круглой головой, обращаясь то к одному, то к другому, но ответа не слышно. Остальные обалдели не меньше его. Из открытой кабины КамАЗа высовывается лохматая голова шофера:

— Сейчас подмогну…

Шофер осекается и немеет, завидя Варида со связкой досок. Когда он снова обретает дар речи, то шепчет, ни к кому не обращаясь:

— Мать честная, и в цирке такого не показывают.

Через несколько минут КамАЗ и прицеп разгружены. Шофер может уезжать, но задерживается. Улучив момент, почтительно касается локтя Варида:

— Слышь, друг, давай ко мне вкалымщиком, на пару, значит, вкалывать. Такие деньжищи зашибем!..

Мало что поняв из его обращения, Варид, набычившись, толкает КамАЗ.

— Эй, не балуй! — кричит шофер, до отказа нажимая на педаль тормоза. И опять Варид слышит по своему адресу то же слово: — Чокнутый!

Он решает немедленно узнать, что же оно означает, но в это время из-за кустов его зовут:

— Дирав! Голос знакомый.

Варид жмурится, идет на голос. За кустами стоит Штырь. Узкое нервное лицо подергивается — от ожидания, напряжения, от страха ли? — и шевелится волосатая гусеница на щеке, на едва заметных плоских губах змеится улыбочка.

— Снова довелось свидеться, сэр, значит — судьба.

— А из милиции вас уже выпустили? — вежливо осведомляется Варид.

— Нас еще туда не отвозили, сэ-эр, — тянет Штырь, теперь уже с явной насмешкой.

— Но ведь Георгий Иннокентьевич сказал…

— Прохиндей он, твой Георгий. Кондовый прохиндей, фартовый жулик, мне, законнику, до него не дотянуться. А ты уши развесил. Он тебя, фраера, задарма использовал. А нас с «боцманом» он в бригаду сунул вкалывать за спасибо. У него таких бригад несколько, и с каждой — жирный навар. А без него материалов не достать, он с леваками крутит, весь поселок да и город оплел сетью. Во прохиндей!

— Не все твои слова понимаю, — растерянно признается Варид. — Понял, что он говорит одно, а делает другое. Как можно?

— «Как можно?» — передразнил Штырь. — Эх ты, сэр, олух царя небесного, сила без ума. Потому тебе и нужна умная голова в поводыри. А то пропадешь.

— Умная? Арсений Семенович программировал меня умным…

— И словечки у тебя закидонские. А твой Арсений Семенович — дурик, хоть он, может, и профессор там или академик. Умным по книге — это совсем не то, что быть умным по жизни. Скорее наоборот. Усек?

— Кого?

— Не кого, а что, дурик. Ну да ладно, исправишься. И я таким был вплоть до шестого класса, возмущался, что из моих карманов мамкины монеты вытряхивают.

— Кто вытряхивает?

— Те, кто посильнее. Таков закон жизни, дурик. Не ты — значит, тебя. Весь ум состоит в том, кто кого.

— Неправда, — неожиданно твердо произносит Варид. — Это не ум, а хитрость.

— Знаешь разницу между ними?