Прыщ

В начале апреля, вдруг, среди бела дня, пошёл треск. Я сперва не понял — небо чистое, ни на грозу, ни на пожар — не похоже. Брони — вздел, Рыксу — в подвал, выскочили за ворота… Нет никого. Тут опять треск. Такой… уже к грохоту ближе.

Чисто случайно на реку глянул. Ох ты ж боже мой! Лёд ломает! Его вспучивает, поднимает, во все стороны трещины змеятся, поля ледяные сдвигаются, друг на друга налезают, крушат, крошат, крутят… Как они воду между собой зажмут — фонтаны со снегом во все стороны!

Ссыпались вниз, давай лодочку покойного боярина вверх тащить. А у реки воздух… как вино! Не просто сыростью весенней пахнет — водой. Холодной, чистой, бурлящей водой. Струя речная из ледяного плена выбралась. В ней и сила, и воля, и гнев, что к солнцу не пускали, и хмельное-дурное что-то — «Всё! Всё могу! Всё снесу!». Да дай тому Буриданову ослу такого воздуха понюхать — козликом бы запрыгал, наплевав на любое сено в любых количествах!

Вытащили лодочку повыше, закрепили. Просмолить надо, смола в усадьбе есть. Начали собираться. Рыкса как почуяла, что дело к дороге — опять в плач. То боится, что я её тут с дитём брошу, то тревожится, что я её майно заберу. Насчёт майна — она права, «жаба» — существенный элемент моего мировосприятия. Лучше я всё на себя запишу, а уж потом, что надо будет — то и подарю. Ванька-благодетель… Но увозить-то всё надо — люди прохожие приберут, не побрезгуют. А ещё она просто от страха воет: рожать боится.

Она права — в любой момент «треснуть» может. Но и спешить нельзя: ледоход на Волге идёт не в один раз. Точно — к ночи лёд снесло, вроде — чистая вода. Утром выхожу — торосы от края до края, вода верхом идёт. Чуть нашу лодочку не унесло. А лодочка… как та пирога долблённая у Робинзона Крузо, которую бедняга так и не смог стащить к воде в одиночку. Здесь — «рязаночка» на 12 гребцов. И мы её с Суханом снова вверх… от половодья по оврагу. Как сами не родили…?

Три дня река шутки шутила: то — чисто, то — лёд несёт, вода то — спадать начинает, то — опять вверх лезет.

Наконец, у меня терпелка кончилась: оставили лодочку на воде, нагрузили её барахлом выше бортиков, посадили бабу на руль — чтоб я ещё когда в жизни такою глупость повторил! — и выпихнулись.

Сперва суеты много было, лодочка подтекает маленько, баба ноет, дитё плачет. После разошлись: Сухан веслами машет, я рулю да воду вычерпываю. Но главное — Волга. Она — несёт. Она так несёт… Чуть Тверь не проскочили! Выгребали, выгребали… выгребли. А Рыкса уже… подолы мокрые да не от речной водицы. Сама то вздёргивается, то глазки закатывает. Я, конечно, понимаю, что у заборякских баб роды — как и у всех остальных. Но принимать участие — не горю. Такая форма «дружбы народов»… — для меня не сильно привлекательна.

Пока в усадьбе разговаривали, Рыкса всё больше рассказывала, как её княгиня любит-уважает. Типа:

— Как придём в город — сразу на княжий двор. У Самборины всё хорошо в доме сделано, она — и примет, и обиходит. Уж мы-то с ней — завсегда душа в душу…

А вот как припёрло — о другой заговорила:

— Иване, тама вона, по левой стороне третий дом. Там боярыня Рада живёт. Скажи ей, слуг пусть даст, не дойду я. Ой лихо мене лихонько…!

И я — бегом! С пристани в город и обратно. Куча суетни, крикни и нервотрёпки. Приволок повитуху со слугами.

— Воды давно отошли…? Да ты что…?! А схватки?! Сколько?!!! Быстрей-быстрей… На сколько пальцев? На четыре?! Не дотащим!

Мда… измерять раскрытие посреди раскисшей дороги рядом с городскими воротами… Рыкса белая вся, то — орёт, то — дышит взахлёб. Вцепилась мне в руку. Как её прихватит… не всякий мужик такую силу в руках имеет. Её потом прошибает — аж течёт. Меня… за компанию. Уставилась на меня, глаза вытаращила и орёт:

— Матка! Матка!

Я уж думал — слазить туда надо, зацепилось что. Тут она обмякла в очередной раз и шёпотом:

— Бозка…

А, понял. Речь о Пречистой Деве. Значит — всё путём, побежали дальше.

В усадьбе меня сразу зашикали, затыкали и запинали. В смысле:

— Неча тут мужикам… уж и головёнку видать… Пшёл с отсюдова!

Выгнали из бани на двор. Стою дышу. Несколько… ошалевши. Подходит парень моих лет. Длинный. Но — лёгкий. Беленький, тощий, гладенький — без бороды. В высоких красных кожаных сапогах, толстом кожаном жилете на голое тело и кожаной юбке по колено с разрезом на заду. Оглядел меня так это… оценивающе.

— Ты где спать-ночевать будешь? У меня, что ли, ляжешь? Смотри-решай, постель — постелят.

Факеншит! Куда я попал?! Что за заведение?!

Чем загадки отгадывать — спрошу-ка я прямо:

— Э… А ты кто?

— Чё? Не знаешь? Я — Лазарь. Боярин, здешней усадьбы володетель. Ты на моём подворье стоишь. Слышь, а у тебя, случаем, оружейных каких вещичек нету? А? Продай. Ежели недорого.

Мда… В таком прикиде уместно БДСМом заниматься, а не боярским подворьем править. Хотя, конечно, чисто ошибка моих стереотипов: кожаные безрукавки и куртки, кожаные юбки с разрезом, широкие кожаные пояса с клёпками, высокие сапоги — обычные элементы средневековых доспехов. А что на голое тело — днём тепло, парень, видать, тренировался да вспотел сильно.