Прыщ

Лучшие весы — «коромысла» — делают в здешних краях. Вообще-то, Верховое Заволжье славится своим щеповым товаром. В лесистом Верховом Заволжье деревни малые. Земля — холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масленой хватит, и то в урожайный год. Как ни бейся на полосе, сколько страды над ней ни принимай — круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Пока вокруг вековечные, дремучие леса — они и кормят. И сами собой, и выжженными, раскорчёванными новинами. Вот и идут крестьянские общины вниз по Волге, вверх по притокам, оставляя за собой проплешины выпаханной, «съеденной» земли. Нигде здесь крестьянин не живет с нивы — лес да река помогают. А ещё — ремесло. Не имея вдоволь своего хлеба, здешний житель принимается за промысел. Вареги вяжет, поярок валяет, шляпы да сапоги из него делает, шапки шьёт, топоры да гвозди куёт, весовые коромысла — чуть не на всю Русь делает. А коромысла-то какие! Хоть в аптеку бери — сделано верно. Хотя аптек здесь нет, но «аптечные весы» нужны каждому продавцу.

Переход от охоты, рыбалки, собирательства, которыми прокормиться умножающийся народ не может, к земледелию, которое тоже недостаточно, и далее — к ремеслу, к специализации общин на производстве продаваемого товара, идёт на Верхней Волге, уже давно. Нынче процветанию здешних ремесленных сельских артелей да «бизнесменов-туземцев» препятствуют то шиши речные, то княжьи усобицы. Новогородцы, переселяющиеся сюда и сами, и по приглашению Долгорукого — тот зазывал сильно, ссуды льготные новосёлам давал, становятся жертвами, «кормовой базой» своих недавних земляков — ушкуйников. Да и бояре новгородские, «белые люди» всегда рады стравить князей русских, чтобы выжгли те конкурентов, беглых, ушедших из-под боярской республики, «чёрных людей».

Потом придёт Батый… И всё станет пеплом. Потом по этим же местам раз разом будут прокатываться разные рати: Дюденева, Щелканова… Но Русь перерастёт, пересилит Степь. Походы Ивана Грозного откроют русским мастерам всю Волгу до Каспия, «век Екатерины» избавит от угрозы степных набегов и польских разорений, реформы Александра Освободителя дадут волю. И, наконец-то, во второй половине 19 века, Мельников-Печерский будет писать об здешних жителях: