Прыщ

— Вроде, двое их было. По следам — других не видать. Один, значится, спереди. Вот от этих ворот, из-за сугроба. Коня за узду ухватил. Второй сзади подошёл. Из вон того проулочка. И дружка твоего кистенём по головушке. Хорошо вдарил: шапку в черепушку вбил. А как ты коня огрел — тот и понёс. Переднего — сшиб, задний — не поспел. Молодец, паря, спас княжие щиты золотые! Тебе, поди, награда будет. А нам… Да уж, опять забота… Но! Будем искать! Будем искать и найдём! Ежели на то воля божья будет. Так и скажи своим, там, в Княжьем городище. Бонята Терпилич беспорядку в городе не потерпит, разбойничать лиходеям не дозволит. Всё, пошли довидку писать.

Потом ярыжка час царапал бересту, по нескольку раз выспрашивал у меня про одни и те же подробности. Я терпел, с прошлой жизни знаю: это не маразм с амнезией, это элемент ведения дознания. Дознаватель старательно строит из себя дурочку: а вдруг дознаваемый ляпнет не подумавши. Некоторые так вживаются в образ…

Рабочая версия: пара заезжих татей (наши-то на княжье — ни-ни!) углядели, как мы толклись у щитовиков, услыхали про щиты золотые, проследили и напали.

— Э… господин дознаватель, а как пришлые узнали, каким путём мы от усадьбы к воротам городским поедем? Они ж нас ждали. Теми закоулками только местные ходят, приезжие по большим улицам катаются.

— Дык… Ты, эта, глупостей-то не говори! Сказано тебе: не наши шиши, залётные! Ты мне, вьюнош, лучше другое скажи: почему ты на облучке был? Ты — боярич, он — слуга. Тебе с вожжами сидеть, в конску задницу глядеть — невместно. А?

— А вот! Захотелось мне! Имею право! А проще… сотоварищ мой нездоров был. Голова у него сильно болела. У него такое — постоянно. После боевого ранения на службе Родине и князю. Я его уложил в санях, а сам, по подсказке его, конём правил.

— Да уж. Пожалел боярин слугу. До смерти.

А вот об этом, очевидном для аборигенов обычае, я не подумал. Если целью были не щиты, а моя голова, то именно она должна была бы лежать сейчас пробитой. Или это паранойя?

Глава 296

Так я пол-ночи на пустые разговоры и перевёл. Потом просто сидел в тепле, дремал в полглаза. Воротники сказки сказывали, случаи разные вспоминали, десятник пару раз их на стену выгонял — патрулировать. Нормальные мужики. Только сильно бородатые.

Утром десятник ещё за час до света ворота открыл:

— Езжай, паря, там, поди, заждались.

Даже двух стражников дал: для сопровождения и охраны. И для доношения до начальства факта бдительности и к людским заботам участия со стороны воротной стражи.

Будда, при моём появлении, выразился кратко и нецензурно в адрес всяких недорослей-опаздунов. Потом повторил свою нецензурщину ещё пару раз: когда увидел своего мёртвого одноглазого работника. И когда углядел бурые пятна крови на празднично-алой коже парадных щитов. Но мне пофиг — устал я.

Забрался в оружейку, разогрел пару пирожков, из дому прихваченных. Нашёл чулан потемнее с каким-то тряпьем, и спать завалился. Там меня и нашли. Но уже около полудня и после «разбора полётов» и «раздачи слоников».

Будда вытащил меня к огню, поднял одной рукой за грудки, стал поворачивать и разглядывать. Долго. Я даже успел совсем проснуться.

— Цел?

— Я-то? Цел. Дядя Гаврила… А можно меня на землю поставить? А то дышать тяжело: рубаха на горло давит и брюхо уже голое, мёрзнет.

— А. Ага. Ну. Сказывай.

Сказываю. Как дело было. Уже шестой или седьмой раз.

— Значит, дубину вырезал — чтобы лошадь погонять?

— Да.

— А возчиком сел с того, что у того — голова заболела?

— Да.

— У него мозги наружу, а у тебя — ни царапины?

— Да в бога гроба душу…! Судьба, факеншит уелбантуренный!

— Верно Аким сказывал: ловок. Мда… А мне за те пятна на щитах… люлей по самые ноздри. Охо-хо. И работника потерял. Хоть и был он… А всё ж…

Тут я влез. Типа: трудовой энтузиазм аж горит, считаю своим долгом заменить павшего товарища, дозволь, милостивец, сюда на житьё перебраться. Ближе к месту трудовых свершений. Чтобы как вскочил — сразу к станку. И давай его… наяривать… спросонок лучковым приводом…

— Не. Мончуку такое против шерсти. Ежели прыщи разбегутся — у него службы не будет. Вот ежели бы в казарме печь развалилась… Ну, чтоб жить нельзя… А так… ныне мне не надавить на него. Опосля сегодняшних… люлей. Так что, ночевать туда пойдёшь. А пока давай, вон, чешую начищай.

Кстати, а как у вас, господа хорошие, с дофаминовым рецептором D4? Нет, что вы, я не путаю венерологию и нейрохирургию!

Исследование, проведенное в сибирских местах принудительного отдыха индивидуумов, которые пошли на хладнокровное намеренное убийство, то есть — без состояние аффекта, показало, что у них хорошо развита «холодная», спланированная агрессивность, наличие которой тесно связано с отдельными формами дофаминового рецептора D4.

Нестандартность решений, гибкость мышления, склонность к поиску новизны и открытость человека определяются, в том числе, малоактивными формами этого гена. Ещё он коррелируется с дисфункцией вегетативной нервной системы и шизофренией.