Прыжок с кульбитом и валидолом

— Девушка курит одну за другой! Понимаешь? Это вредно в смысле подрастающего поколения! Слава богу, сама травится, без подружек… Надо заменить слово «курю» на «грущу»!

Я оторопел:

— Но смысл песни…

— В курении нет смысла! — отрезал он.

В доказательство этих слов парторг нервно дунул в беломорину, потом придавил мундштук. В завершения действа чиркнул спичкой о коробок.

— Кстати, пить тоже вредно, — парторг гнул свою линию. — А что вы делаете со сцены?

— Что?

— Вот что: «Ален Делон не пьет одеколон, Ален Делон пьет двойной бурбон». Выходит какой-то грязный намек. Если Ален Делон говорит по-французски и пьет бурбон, то кто тогда пьет одеколон?

Возразить мне было нечего. Курить и пить вредно, это так. И против партии не попрешь. Тем временем парторг добрался до настоящей критики.

— Поясни вот эти слова: «я в мокасинах, нах, и в охуительных штанах».

Вот тут он был прав. Уел. Заметил парторг, что я нагло вставил «в мокасинах» вместо «на лабутенах». А что делать? Не поймут здесь такого слова, как лабутены. Пришлось править оригинальный текст, виноват перед Сергеем Шнуровым. Извинюсь, как будет возможность. Правда, Шнур еще не родился.

— Виноват, Иван Кузьмич! Исправлюсь.

Парторг нахмурился, голос построжал при цитировании следующего текста:

— «Мне не звони и не скули. Все с тобой дни — это нули. Прощай, пиздобол, не скучай, смотри футбол».

Парторга не было на танцах, и он лишился возможности лицезреть восторг, с которым заводские девчонки прыгали под эту незатейливую мелодию группы «Ленинград». Вроде бы грустная песня вызвала небывалую радость трудящихся, а Сергей Пезабольский, присутствующий на площадке, побледнел лицом. Доконала Серегу композиция, следом прозвучавшая без перерыва, как продолжение первой: «Я куплю себе змею, или черепаху. А тебя я не люблю, ехай на х///». После первого куплета парень испарился из поля зрения. Припев, состоящий, собственно, из этого посыла, звучал ему в спину. Больше на площадке он не появился.

До меня вдруг дошло, кто накропал подметные письма. Сергей Пезабольский, козлик несчастный!

После новых песен рейтинг Тамары Карапетян достиг отметки «сто процентов», а мем «ехай на х///» стал хэштегом. Теперь оппоненту в споре советовали скоростной маршрут движения — говорили не «иди на х///», а предлагали туда ехать.

Внимательным взглядом парторг обвел аудиторию:

— Подобные произведения я прошу немедленно исключить из репертуара нашего ансамбля, понятно, ребята?

Парторг укоризненно покачал головой, Толик молча кивнул. Иван Кузьмич явно знал прозвище своего заместителя, и это его огорчало.

Я тоже не стал спорить. Пословица «с глупым не вяжись, с богатым не тяжись, а с начальством не спорь», проявилась во всей красе.

— Антон, у тебя еще есть новые песни? — стопка бумажек с вопросами у парторга казалась бесконечной.

— Конечно, — скрывать мне было нечего. — Слушаю радио, смотрю телевизор. В Миллерово вот думаю съездить.

— Зачем в Миллерово? — он выронил листок.

— Бабушку проведать. Может, Олега Газманова встречу, — я пожал плечами. — Ну и за новыми впечатлениями.

Иван Кузьмич смотрел на меня глазами больной собаки. Кажется, я его ушатал — день только начинается, а мужик уже никакой. Пятилетку в четыре года он сегодня не осилит…

Но парторг оказался крепче, чем я думал. Он прекратил ассоциативные воспоминания, чтобы перейти к чтению очередной шпаргалки:

— А теперь выводы. С сегодняшнего дня будет так, ребята: никакой самодеятельности. Все новые тексты мне стол. Соберем партком, обсудим, будем утверждать. Понятно? Доброго вам дня, идите, работайте.

Глава двадцать седьмая, в которой решаются жизненные проблемы

Работать — это Иван Кузьмич правильно сказал. Уже который день мне приходится работать за двоих. Сочинив себе отмазку в виде побитого разума, Антон тихонько самоустранился — часто спал, а остальное время прикидывался ветошью.

А причиной всему была Вера, возвращенная в его объятья тем утром. Для Антона прошло всего пару минут, а для нас — четыре дня, вместившие в себя множество событий.

— Привет, — улыбнулась она парню, не подумав отодвинуться. — Тоша, какой ты бледненький! И местами желтенький. Бедненький…

Вера коснулась его щеки, но ответа не дождалась — парень онемел от преображения девчонки. Ну что за молодежь квелая пошла, а? Мне бы кто-нибудь вот так подкинул девушку в постель, улыбающуюся и ласковую. Да я не знаю что сделал! Поцеловал в щечку хотя бы, что ли. А этот в прострации чуманеет, чурбан чурбаном, господи прости.

Нет, я понимаю, что она постриглась в салоне и приоделась немного. Стильная неброскость обошлась мне прилично, при этом Вера неприлично похорошела, одновременно помолодев. Если слово «помолодела» правильно сочетается с семнадцатилетней девушкой, выглядевшей на пятнадцать.

А потом она еще раз улыбнулась так, что парень слетел с катушек окончательно.

— Что ты там с ней сделал? — пробормотал он, наконец. — Это не моя девушка, это принцесса какая-то…