Прыжок в длину

Мать, как всегда, приехала в последний вторник месяца с деньгами и деликатесами, ровно к пятнадцати часам. Лида, у которой в голове все перепуталось и сварилось, как-то не успела подготовиться и предстала перед хозяйкой расхристанная, намазанная, для питания кожи, пожелтелой сметаной, с пунцовым ротиком в оставленной дырке. Мать на это зрелище только приподняла аккуратные брови. Приняв у хозяйки пакеты из «Елисеевского», Лида с нечленораздельным бормотанием поволоклась на кухню и оскорбленно саданула дверью. «Поговорим у тебя в комнате», — холодно предложила мать, поправляя перед неумытым, заспанным зеркалом новую округлую прическу.

В комнате она, брезгливо дернув носом, отвалила тяжко скрежетнувшую, в сухом сером крапе еще от осенних дождей оконную створу. «Надеюсь, ты с ней не спишь больше», — произнесла мать ровно, абсолютно безо всякого выражения, и Ведерникову показалось, будто его лицо превратилось в горячий борщ. Он помотал головой, отмигиваясь от мути. «Вот и хорошо, — сказала мать равнодушно. — У тебя тут пахнет, будто в конуре у собаки. Вряд ли это называется уборкой. Думаю, ее пора уволить. Собственно, это надо было сделать еще позавчера».

Ведерникову стало не по себе. «Мне кажется, надо еще немного подождать», — пробормотал он, сам не понимая, что несет. «Зачем? — удивилась мать, проводя указательным по кромке столешницы и показывая собранную черную ватку. — Я тебе буквально завтра пришлю временную девочку, сейчас любая рада подработать. Не думаю, что мы должны заботиться о самолюбии бабы, которая вообразила себе здесь какие-то права».

Почему-то Ведерникова царапнуло слово «временная». Он всмотрелся. Мать выглядела, в общем, как всегда, не считая пропитавшей ее, невооруженным глазом видной усталости. Косые серые тени обтянули острое лицо, знакомые изысканно-горькие духи как-то опростились и теперь отдавали аптекой. «Мне почему-то кажется, — осторожно начал Ведерников, — что все само решится месяца за полтора, и с Лидой, и со всем остальным». Мать полуобернулась к нему от книжной полки, где приподнимала и очень медленно ставила на место ослепшие от пыли безделушки. «Знаешь, ты прав, — неожиданно согласилась она. — Я сегодня, в общем-то, приехала не прислугу увольнять. У меня для тебя новость».

«Про отца», — подумал Ведерников, и сердце сильно стукнуло. Мать присела бочком на вильнувшее компьютерное кресло и принялась по одному протирать испачканные пальцы взятой из сумки спиртовой салфеткой, напоминая готовящегося к операции хирурга. «Ты тоже сядь», — велела она, и Ведерников, изнывая, опустился на край своей отвратительной постели, откуда со стуком выпала давно прочитанная книга. «В общем, мы с Романом Петровичем решили уехать из страны, — твердым голосом сообщила мать. — Здесь все плохо, а скоро станет еще хуже. Причем очень скоро. Я продаю бизнес и недвижимость, пока за это хоть что-то можно получить. Основные деньги, сам понимаешь, уже не здесь. Я купила дом неподалеку от Барселоны, вот, взгляни».

С этими словами мать достала из плоской лакированной сумки элегантный айпад и, активировав картинки, протянула его Ведерникову. Ярко-белая вилла казалась сделанной из пластика и напоминала составленные вместе части хай-тековской кухни. Геометрию прерывали пальмы с толстыми стволами, похожими на гигантские оплетенные бутыли. Вода в неестественно-синем бассейне тоже казалась пластиковой и ровно ничего не отражала. «Дом довольно большой, недавно построенный, — объясняла мать, плавно листая то разбегавшиеся, то замедлявшиеся фотографии. — Вот, видишь, здесь апартаменты с отдельным входом. Три комнаты, большая ванная, балкон. Правда, второй этаж, над гаражом. Но ты ведь уже передвигаешься нормально, не в инвалидном кресле, как в прошлые годы. Можешь здесь вести совершенно отдельную жизнь, не видеть нас с Романом Петровичем неделями, приводить девушек, друзей. А хочешь, снимем тебе квартиру, это совсем не проблема. Правда, мне бы теперь хотелось быть к тебе поближе», — мягко проговорила мать и, чего никогда не бывало прежде, положила сухую руку с острыми серебряными ногтями Ведерникову на плечо.