Прыжок в длину

«Нет, погоди, — Ведерников в растерянности провел сухой ладонью по лицу. — Мы с тобой оба худые, оба блондинистые. Мы довольно-таки похожи!» «Ах ты глупый! — мать неожиданно села рядом с Ведерниковым, не смущаясь серыми, как на арестантской койке, простынями. — Ты действительно не заметил? Я не блондинка, я крашусь. Крашусь в твой цвет. Между прочим, оттенок бывает не так-то просто подобрать, особенно когда мой салон меняет линейку продуктов. И ты не представляешь, на каких я сижу диетах. В молодости я была довольно плотная шатенка. Ты меня такую, конечно, совсем не помнишь». С этими словами мать, вздохнув, запустила острые пальцы в стриженую щетку на затылке Ведерникова, и от упругого перебора волосков сделалось щекотно за ушами, в глазах. «Значит, тебе просто мешало отсутствие между нами сходства, — сдавленно проговорил Ведерников, стараясь не шевелиться. — Ты ни в чем не виновата. Тебе было очень трудно». «Спасибо, мой дорогой, — медленно проговорила мать. — Зато я уже тридцать с лишним лет под тебя мимикрирую. Иногда мне от этого становится немного легче».

Снова возникло ощущение птицы, щекотно царапучей, совершенно невесомой. Казалось, то было касание в чистом виде: ни руки, витавшей над склоненной головой Ведерникова, ни женщины, сидевшей рядом, натянув тесный подол полосатого платья на перламутровые узкие колени, словно не существовало во плоти. «Так получилось, я выхожу на раннюю пенсию, — между тем продолжала мать, как бы подернутая влажной пеленой нереальности. — Вернуть прошлое нельзя, но можно все-таки что-то исправить. Я, знаешь, хочу, как старосветская родительница, устроить твою судьбу, хорошо тебя женить». «Да кто же за меня пойдет», — сквозь зубы проговорил Ведерников, начиная дрожать. «Не поверишь, в Европе много хороших девочек-идеалисток, почти советских отличниц. Они, конечно, глупенькие, и глупость их примерно того же рода, что у госпожи Осокиной. Только у них нет вот этого заскока, дешевого личного мессианства. Просто человеческая честность и готовность поступать правильно. Вот увидишь, приглянется тебе симпатичная волонтерка, и еще будут у вас дети, путешествия, все, что полагается». «Не представляю тебя без дела, без бизнеса», — буркнул Ведерников, чтобы как-то увести разговор в безопасную сторону.

Мать вздохнула. «Может, мне так будет лучше, — сказала она, резко вставая на ноги, отчего мерзостная постель извергла на пол еще одну горбатую книгу и заплясавшую с припадочным дребезжанием чайную ложку. — Я устала, вымотана до предела. У меня нервы как порох. Надо пожить спокойно, с пассивной рентой. И подальше отсюда. Я устала играть с наперсточниками. Но до сих пор, по крайней мере, был шанс угадать, под каким стаканом шарик. Скоро шарика не станет вообще».

Говоря так, мать обращалась словно не к Ведерникову, присутствовавшему в виде тени или согбенной статуи, но к стенке в сентиментальный обойный цветочек. Порывшись в перекошенной сумке, она достала заклеенный, немного надорванный с краю белый конверт, отличавшийся от обычных ее конвертов изрядной пухлостью и отсутствием логотипа фирмы. «Мы с Романом Петровичем завтра улетаем, — сообщила она, изобразив бодрую улыбку. — Пробудем в Испании все майские, может, еще задержимся. Надо проследить за доставкой мебели, заключить всякие мелкие договоры на обслуживание. Здесь деньги, рубли и евро, и еще, обрати внимание, банковская карта. Я смогу, если что, пополнять счет дистанционно. Пока продолжаю платить этой твоей бывшей. Но ты все-таки подумай. Как-то мне за тебя неспокойно. Она совсем озверела. Между прочим, почти любая женщина может посадить почти любого мужчину за попытку изнасилования. Если что — сразу покидай территорию, бери номер в отеле и жди меня. Пообещай. Обещаешь?»

«Конечно, мама», — проговорил Ведерников словно на каком-то иностранном языке, который он только начал изучать. Кто сказал, что нельзя начать с самого начала? И так же точно, как после посещения Корзиныча в его загородных катакомбах, Ведерникову вдруг увиделась другая возможная жизнь, восхитительно добрая и неправдоподобно обыкновенная. Но на пути к этому нежному сиянию громоздился истукан, которого Ведерников сам создал. Живая, с обменом веществ, каменюка, которую не брали пока что ни большие деньги, ни пуля из патрона, застрявшего насмерть в расточенном стволе.

XVI

Наступивший май, бледный и линялый, несколько бумажный на просвет, походил на тот, пятнадцатилетней давности и недоброй памяти, по многим таинственным признакам.