Читаем Прыжок в длину полностью

В таком положении дел Женечка признавал логику. В конце концов, ему тоже не нравилось, что приобретенный им за хорошие деньги, к примеру, чемодан подчинялся не его воле, а каким-то там законам Ньютона, в результате чего заваливался мягким брюхом на пол и царапал пряжкой новенький ботинок. Дядя Олег заплатил, и побольше, чем за сто чемоданов, с этим нельзя было не согласиться. Однако договор аренды жизни был оформлен плохо, подсознательно; по сути, инвалид мог забрать свое назад в любой момент. Иногда Женечке казалось, что безногий все уже решил и только ищет предлога, чтобы вернуть арендатора в состояние трупа.

В такой ситуации было бы умным поступком держаться от дяди Олега подальше, вообще потеряться из его набрякших, пресной водицей слезящихся глаз. Но Женечка опасался, что как раз побег и станет предлогом, что заставит инвалида перейти от мыслей к делу. Казалось бы — что может стареющий калека, коротающий дни в просиженной коляске? Однако обрубок обладал неким особенным качеством: даже когда он был совершенно неподвижен и сидел, ссутулившись, свесив бледные пальцы с подлокотников, — даже и тогда в нем продолжалось какое-то внутреннее движение. Это не была обычная круговая работа живого организма с его тяжелыми жидкостями и слабо веющим электричеством; это было нечто дополнительное, какой-то ком энергии — точно инвалид проглотил и отчасти переварил шаровую молнию. Перевариваемый сгусток сопротивлялся, испускал жгучие искры, норовил достать до небольшого, темной кляксой бьющегося сердца — однако же, несмотря на конфликт, калека явно был еще способен этой встроенной энергией управлять.

В общем, Женечка решил пока пожить на прежнем месте. Чтобы задобрить калеку, он прихватил для него на рынке, у толстой усатой старухи с пепельной бородавкой на сизом носу, самую большую бутылку первосортной чачи.

Как раз накануне отъезда Сергей Аркадьевич приболел, и Женечка почтительно его навестил. В распахнутое ветхое окошко узенькой спальни сияло безмерным сокровищем ослепительное море, восторженно орали чайки, крошечный белый кораблик исторгал на все морское и пляжное пространство популярную песню. Около солдатской койки больного было темновато. Очки старого каталы, совершенно ослепшие от пыли, лежали на тумбочке возле треснутого блюдца с таблетками, и без этого средства выразительности лицо старика, выступавшее из серой подушки, будто корень из земли, казалось маленьким, неспособным улыбнуться. «Ты, голуба душа, в бизнесе не суетись, — наставлял катала Женечку, прикрывая усталые, с тяжким ртутным отливом, глаза. — Не хватай горячих кусков, все поставь как следует, прочно. Долю будешь заносить моим корешам, они люди справедливые, не обидят. Даю тебе год, так сказать, налоговых каникул. Понравился ты мне, будешь счастливым, сколько проживешь». Пятнистый кошак, прыгнув на зазвеневшую койку, принялся топтаться, тереться, полез под венозную хозяйскую руку треугольной башкой — и Женечка, уходя, чуть-чуть ему позавидовал.

VII

Жизнь потекла ровно, жизнь потекла как надо. Женечкин бумажник, напитанный наличностью и кредитками, сделался потертый и толстый, весом с хорошую крысу. Женечка регулярно, через двух уполномоченных проводниц, крашеную, как матрешка, Наташу и солидную, крупную Наталью Петровну, получал из Сочи на Казанском плотненькие посылки и через условленное время кидал на разные счета условленные суммы. Сам Казанский вокзал, с его толчеей, багажом, густым движением денег в карманах, чемоданах, пропотевших атласных бюстгальтерах, тоже был интересным местом для бизнеса. Женечка даже полюбил это сооружение, круглые сутки выпускающее и снова тянущее в себя жаркие железные составы, чем-то похожее на гигантский ткацкий станок.

Настало время приобретать личный автомобиль, и Женечка кое-как, грубо дергая во враждебном траффике скрипучие учебные «Жигули», сдал на права. Негодяйчика неотразимо привлекал огромный черный Infiniti, похожий на башку тиранозавра, с натуральным кожаным салоном точно того же лилового, сливового цвета, что и любимый Женечкин плащ. Но в одно приятное утро, как раз обдумывая будущее приобретение, Женечка вдруг увидал на парковке знакомую пропыленную «Волгу» с треснутой фарой. Первой Женечкиной мыслью было, что Сергей Аркадьевич вдруг приехал со своих югов его навестить. В следующую минуту негодяйчик заметил на заднем стекле намалеванное чем-то белым слово «Продам», а под ним похожий на неприятное математическое уравнение номер телефона. Номер был чужой, но Женечка, с трепыханием в груди, тут же его набрал. Ответил ему, конечно, не старый катала, а какой-то писклявый мужичонка, тут же выкатившийся из ближайшего подъезда, нервно нюхая свои аккуратные, бантиком, усики и тряся животом. Чтобы купить надсадно заводившуюся развалюху, хватило того, что было у Женечки в бумажнике. Тут же поехали в ГАИ и все оформили.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза