Прыжок в длину

Приближался день рождения Ведерникова, и мать, как всегда, позвонила ровно за неделю, холодным хрустальным голосом сообщила название ресторана, где планировалось торжество. Ведерников гадал, знает ли Кира дату, захочет ли поздравить, предложит ли пересечься по такому случаю хотя бы на полчасика или просто позвонит.

Конечно, Кира была предельно занята. Картинки для своей персональной выставки она изготовила всего за месяц, что по затратам труда было примерно то же, что покрасить семь километров забора. Она стала почетной гостьей на открытии самого большого в Подмосковье спа-центра и даже переплыла, под шквал аплодисментов, синенький смеющийся бассейн. Она дала мастер-класс в пафосной студии бального танца: очень прямая, в рассыпчато-блескучем платье, строго глядя в глаза вкрадчивому горбоносому партнеру, она шагала и поворачивалась, напирала и уступала, тянула ножку в бархатной туфле по ярко-желтому паркету, снова вставала струной — и со стороны, если не знаешь, было не понять, где в этом марширующем и льнущем ритмическом движении живая женская нога, а где протез. Тем временем из Германии Кире пришло приглашение стать звездой перфоманса, где ей предстояло танцевать на площади с розовой лентой на левой штанине, завязанной ровно там, где заканчивалась культя.

Вечерние разговоры по скайпу канули в прошлое: Кира либо не отвечала на вызов, либо возникала буквально на пару минут, повернувшись к Ведерникову от чего-то в комнате, занимавшего ее гораздо больше. «Олег, ты меня извини, пожалуйста, мне столько надо сделать до отъезда», — говорила она с виноватой, милой улыбкой. Что за отъезд, куда и когда она собралась, только ли в Берлин или куда-то еще, — этого Кира не удосужилась сообщить, а Ведерников нарочно не спрашивал, хоть и мучился ужасно.

Праздничная дата все надвигалась, неожиданно навалилось аномальное тепло, лохматые газоны разомлели, будто банные мочалки, город наполнился мутным сверканием, высыхающие лужи чернели, словно свежезалитые костровища. И вот настало утро девятнадцатого ноября, Ведерников проснулся в желтом свете горевшей всю ночь прикроватной лампы, с таким же желтым полоумным солнцем в сухих, неплотно сдвинутых шторах, и как-то сразу понял — по особой тяжести сердца, по особой неотзывчивости спертого воздуха, — что Киры с сегодняшнего дня надолго нет в Москве.

В ресторане все прошло, как всегда, прекрасно, об укреплении союза новобрачных свидетельствовало пока еще робкое появление родственников изверга-протезиста: кисло-сладкой морщинистой тетушки в черной, словно дегтем обмазанной прическе и состоявшего при ней костистого старикана в невероятно мятом костюме, с бровями из длинных, похожих на пожелтелые лески, волосин.

В качестве подарка от всех Ведерникову торжественно преподнесли часы Rolex — не золотые, как у негодяйчика, а просто стальные, зато сверхтехнологичные, со множеством рубчатых кнопок и управляемых ими мелко моргающих стрелок, причем производитель гарантировал, что при попадании глубоко под воду, в пожар, чуть ли не в мантию Земли хронометр, что бы ни сталось с его владельцем, останется цел. С некоторым холодком в груди Ведерников застегнул на запястье эту, в отличие от него, бессмертную вещь. Вещь была тяжела, жила своей еле слышно шелестящей жизнью, пробовала на шестереночный зубок каждую новую секунду, и у Ведерникова возникло чувство, будто он приковал себя к какому-то грядущему экстриму, в котором уцелеть вряд ли удастся.

* * *

Теперь, без Киры, ездить на съемки не было никакого смысла. Но куда-то ездить было надо. Лидино тяжкое присутствие буквально гнало Ведерникова из дома. Ее ежедневная влажная уборка стала теперь сырая, с пришлепом, и распространяла уже не свежесть, но гниловатый запах рогожной тряпки. Еще у Лиды завелась хорошенькая плоская фляжка, маленькая, зато с весьма крепким содержимым: когда Лида думала, что ее никто не видит, она делала из этого сосуда с концентратом счастья быстрый птичий глоток, после чего движения ее становились несколько схематичными, а по щекам расплывались жаркие пятна.

У Ведерникова было всего полгода, чтобы набрать нужную для фильма спортивную форму. Теперь ежедневный путь его лежал в логово изверга-протезиста, где рокотали тренажеры и где он совсем недавно впервые увидел клубничные локотки знаменитости и виляющий хвостик шелковых волос. В логове, между тем, происходили перемены. По малым частям Ведерников узнал, что мать не удержалась и прибрала к рукам бизнес новоиспеченного супруга. Оказывается, темпераментный Роман Петрович, увлеченный самими процессами и профессиональными новинками, наделал серьезных долгов, которые мать, движимая первоначально женской любовью, выкупила на выгодных коммерческих условиях, а, оказавшись хозяйкой контрольного пакета, впряглась ставить дело на ноги и приводить в порядок то, что пребывало в творческом хаосе — весьма небезопасном.