Прыжок в высоту

– А в чем тогда противоречие?

– Ну, многие вещи мне в немцах нравятся, например, их отношение к труду и чувство ответственности. Один среднестатистический немец приравнивается в моих глазах к пяти русским трудоголикам. Ты ведь в Германии дольше жил, какие у тебя отношения с этой страной?

Марк нахмурил свои пластилиновые брови и прищурил большие глаза, вспоминая что-то важное.

– Моя адаптация проходила очень тяжело, и в первую очередь это связано с немецким, которого я попросту не знал. Английский все-таки первый и основной для меня иностранный язык. В отличие от тебя я не мечтал уехать, родители поставили меня перед фактом, а что я мог сделать? Мы переехали в Берлин, который еще не выглядел цельным, несмотря на отсутствие стены.[27] Я пошел в школу и не понимал, что происходит вокруг. Про правила – это ты верно сказала, там все на этом строится, без правил для немца жизни нет. И еще без бумажек, они, по-моему, самые большие бюрократы вместе с французами.

– Знаешь, я могу немцам в чем-то и посочувствовать, – прибавила я.

– И в чем же? – взглянул на меня Марк уже с левой поднятой бровью.

– А в том, что чувство вины и постоянные извинения напрочь уничтожили в них патриотизм. Для немца гордиться своей страной и как-то это проявлять расценивается как тяжкий грех. Ты когда-нибудь замечал, чтобы они вывешивали флаги на домах? У них такое не принято, это тебе не американцы. Причем за реальные грехи прошлого сейчас расплачиваются те, кто не имеет никакого отношения ни ко Второй мировой войне, ни к Холокосту. Я не пытаюсь оправдать их действия, но стараюсь смотреть на ситуацию как здравомыслящий человек. Знаешь, чем немцы похожи на русских?

– Удиви меня, Лизавета, – улыбнулся Марк своей красивой широкой улыбкой.

– А тем, что эти две нации – ведомые и могут до фанатизма во что-то верить. Сначала немцы верили в свою избранность, про которую им рассказывали всеми доступными способами, а теперь они пытаются затесаться между странами Евросоюза и спонсировать их, лишь бы лишний раз не услышать упрек, что погубили миллионы людей. Если проще сказать: сначала в газовую камеру, а потом к себе на шею. Herzlich willkommen![28]

– Ну а ведомость русских ты как объясняешь?

– Верой в светлое коммунистическое будущее, что неплохо показано, кстати, в немецком фильме «Гуд бай, Ленин». Хотя о советском человеке мне непросто рассуждать, я ведь ребенок перестройки и в СССР только и успела, что родиться да пару лет прожить. Но сейчас русские мне кажутся слишком равнодушными ко всему, и их пассивность используют те, кто хочет стоять у руля. Разве такое поведение – не проявление ведомости? Складывается впечатление, будто вагон метро с грустными гражданами тащат за веревочку как детский паровозик. Всех куда-то везут, а им – все равно.

– А может, их в Крым везут отдыхать, да народ не понимает своего счастья! – саркастично заметил Марк.

– Мне так кажется, что большинство в курсе, куда их везут, да только Крым им не нужен.

– Я отдыхала последний раз в Крыму в 1992-м, в Феодосии, – неожиданно для нас с Марком произнесла бабуля, что сидела рядом. – Мы с мужем жили в съемной комнате целых десять дней, купались в море и ходили смотреть на закат. Такая романтика! Мой Лешка был художником. Помню, все время мне повторял: «Люба, закат – это важно». Все бы отдала, чтобы оказаться с ним там вновь. Да разве ушедшее счастье вернешь за деньги?!

Но даже если б такая услуга и существовала – возвращаться в прошлое за умеренную плату, – бомжеватой бабуле этого сделать, очевидно, не удалось бы.

Мы с Марком переглянулись, и он с выражением произнес:

– А мы с тобой, Лиз, в Крым не поедем, нас ждет Европа. Я в закатах мало что понимаю, поэтому буду играть джаз.

Я ответила Марку улыбкой, но больно уж тронули меня чужие воспоминания о Крыме, чтобы назвать ее по-настоящему искренней.

– Знаешь, на что похожа жизнь в России? – задумчиво произнесла я. – На маленькую битву каждый день. Мы отважно сражаемся в офисах за свое место под солнцем, зарабатывая деньги, но при этом влезаем в неподъемные долги. Приходим домой несчастливые после нелюбимой работы, но даже среди близких зачастую не находим ни понимания, ни утешения. А наутро – снова битва по тому же сценарию.

– А ты наивно полагаешь, что на Западе берега кисельные? Странно будет такое услышать от человека, уже один раз «свалившего», а потом вернувшегося.

– У меня нет призрачного представления, что в Америке или в Европе все безоблачно. Да и у самой Германии проблем хватает. Но пока не посмотришь на их жизнь под другим углом, этого не поймешь. Я пришла к выводу, что надо жить там, где душа спокойна. Это и будет самое правильное.

– А если душа нигде не спокойна, что тогда делать? – спросил Марк.

– Пытаться найти того, кто душу успокоит. С кем можно будет отправиться в кругосветное путешествие и отыскать место, где обоим будет хорошо. А название и статус страны уже дело десятое.

– И как продвигаются поиски, простите уж, полюбопытствую, – улыбался мне Марк.

– Думаю, я двигаюсь в верном направлении!