Но, сидящая рядом с ним за этим же столиком женщина, грубо заявила, что она покупала билет в плацкартный вагон, а не в общий и опять отвернулась к окну, разъяренно подперев голову кулаком. Осознавая её правоту, никто не возразил. Антону стало неудобно, ведь она косвенно и его имела в виду. Это была единственная реплика недовольства. Люди понимали, что требовать порядка нет смысла. На каждый аргумент у другой стороны спора найдется десяток. Поэтому все молчали. К тому же чувство понимания было у всех. В другой стране - другие привычки. И люди привыкли. Привыкли толпиться в автобусах, висеть на ушах в поездах, платить бешеные налоги и деньги за ничтожные товары, и с каждым белым днем становиться всё беднее и беднее.
Все были в одной шлюпке посредине бурлящего океана. Все понимали и старались помочь, сдерживая своё раздражение, ведь всем сейчас плохо, у всех есть проблемы.
Вот почему Антон чувствовал себя неловко. Он не вписывался в картину утопия. От него за милю пахло и сияло богатством и красивой жизнью. Вот почему он вызвал к своей персоне внимание. Каждому было интересно, что делает в таком вагоне щеголь в дорогом пальто. Улучшенное освещение способствовало росту интереса, теперь его стало лучше видно. Антону было неприятно ощущать на себе множество взглядов. Взглядов, приученных современной жизнью подсчитывать, во сколько обошлась покупка одежды Антону. В их головах вертелись цифры и комбинации версий о сущности богатенького франта. Начали появляться взоры скептические, завистливые и недоброжелательные. Возможно, Антону это причудилось. Он очень устал за последнее время. Его голова ходила ходуном. Непроизвольно парень закрыл глаза и заснул.
Сколько спал, Антон не знал. Колеса по-прежнему перестукивали. Те же люди, духота и вечерняя темень вокруг. Постепенно пассажиры начали оживляться. Где-то делали робкие шаги к знакомству. Пару слов там, слово здесь, затем жест. Кто-то уже смеется над чей-то шуткой.
Антон снял шапку и долгое время держал её в руках, но затем оставил её на столике и снова погрузился в сон. Сновидений опять не было. Когда он открыл глаза, некоторые переоделись, другие ужинали. Были слышны анекдоты и жизненные рассказы, трогающие за душу внимательного слушателя. По коридору всё время бродили, и Антону пришлось поднять ноги.
Сидеть было неудобно и жестко. У Антона болела шея. С грустью он вспомнил про ежевечерние сеансы массажа своей девушки, так спасавшие его от переутомления на работе. Прикосновения крошечных пальчиков вселяли своей нежностью радость жизни в его утомленное тело. Гибкость и плавность молодого тела, пылающего страстью любви, выжигали недуги и наделяли душу спокойствием, большим теплом. От проведенного с ней времени радость переполняла до краев Антона. Счастья не может быть много, чтобы его заметили. Оно либо есть, либо отсутствует.
Неуклюжие попытки помассировать шею проку не дали и Антон принялся поворачивать голову из стороны в сторону. Послышался хруст позвонков, Антон слегка прижмурил глаз и сразу остановился. В соседнем плацкарте женщина писклявым голосом обсуждала судьбы всех своих соседей, друзей, родителей с такой же блондинкой как она. Разговор выглядел самосудом, объявляющим вердикт будущего персонажей.
Какое кощунство, подумал Антон, перебирать чужое горе и делать дурацкие выводы с пояснениями ради развлечения, дабы прогнать скуку. Разговорчики от безделья. Вскоре Антон был равнодушен к содержанию монолога. Его заинтересовал возраст обладателя столь обширным кругом знакомых и наивным детским голоском. Приглядевшись, он оценил даму в тридцать три года, но настолько измученную и поникшую обладательницу бесформенного тела, в давно устаревшем пальто. Рядом с женщинами сидели две студентки, как понял опять засыпающий Антон из диалога. Большетелые, пышные, видно разрабатывающие тела ночью не в ученьях, как, впрочем, и свой похабный лексикон. Грубые речи, повадки злобных баб по соседству, прокуренные глотки мужиков из коридора, уже разбавленные спиртом. От этих персон Антону становилось дурно. Люди шмыгали туда-сюда по коридору. Прошла бабуля. Прогромыхала пара бритоголовых тупиц.
За ними через минуту проводник и двое представителей внутренних органов путей сообщения. Как-то поспешно они прошли.
Во всем вагоне одни сони сменяли предыдущих, и наоборот. Сон господствовал в каждом вагоне небольшого многогранного мирка мчащегося вдаль электропоезда, проносящегося мимо маловажных пригородных станций. Хотя поезд останавливался выборочно, он все равно двигался медленно.
Антон вспомнил восточный экспресс Лондон-Рим. Закрыв глаза и отстранившись от чужой ему реальности, он представил мягкие кресла европейских поездов, вежливых проводниц, вечно улыбающихся и чересчур услужливых, чистые, опрятные вагоны, тишину и гармонию.