Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»

Басенный «зачин» в описании графа Нулина фиксирует образ повествователя – пожилого соседа-ворчуна, рассказывающего в тесном кружке слушателей о чудном звере из Парижа, с подробным перечислением всех его удивительных атрибутов. В свое время этот прием удачно использовал И.И. Дмитриев в своей сказке «Модная жена». Там автор, которому только-только пошел четвертый десяток, «прячется» под маской старика:

«Ах, сколько я в мой век бумаги исписал!

Той песню, той сонет, той лестный мадригал;

А вы, о нежные мужья под сединою!

Ни строчкой не были порадованы мною.

Простите в том меня: я молод, ветрен был,

Так диво ли, что вас забыл?

А ныне вяну сам: на лбу моем морщины

Велят уже и мне

Подобной вашей ждать судьбины

И о цитерской стороне

Лишь в сказках вспоминать; а были, небылицы,

Я знаю, старикам разглаживают лицы:

Так слушайте меня, я сказку вам начну

Про модную жену». (1791)

Манеру добродушного деревенского рассказчика, с «простодушной», по выражению Л.И. Вольперт, интонацией ( Вольперт2010, 223). Пушкин «прорепетировал» в конце 1825 года в небольшом отрывке «Из Вольтера»:

«Короче дни, а ночи доле,

Настала скучная пора,

И солнце будто поневоле

Глядит на убранное поле.

Что делать в зимни вечера?

Пока не подавали кушать,

Хотите ли теперь послушать,

Мои почтенные друзья

Рассказ…» (II – 318)

В Петрополь едет он теперь – в примечаниях к «Евгению Онегину» Пушкин привел «прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича», в которой были такие строки:

«Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят

Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени…» (V – 193)

Изданная в 1822 г., эта идиллия имелась в библиотеке Михайловского (Лобанова, 25) и была в момент написания «Граф Нулина», что называется, «под рукой». Возможно, именно оттуда «Петрополь» и перекочевал в текст поэмы. Вообще же Петрополем именовался Санкт-Петербург только в поэтической речи и только в двух случаях. Первый – когда речи хотели придать особенно торжественный оттенок. Так, Г.Р. Державин использовал название Петрополь в оде «На отсутствие Ее Императорского Величества в Белорусские губернии во время открытия наместничества в сей столице»: «Из Петрополя сокрылась / Матерь от своих детей» (1780), еще в одной – «На присоединение без военных действий к Российской державе Таврических и Кавказских областей»: «Златые Петрополя башни / Блистают как свещи… (1784), а также в стихах «На кончину Великой княгини Ольги Павловны»:

«Вижу блаженну

Чистую душу

Всю из огня,

В свет облаченну!

В райскую кущу

Идет дитя;

Зрит на Россию,

Зрит на Петрополь,

Зрит на родных». (1795)

Точно так же В.А. Жуковский в своем знаменитом на всю Россию произведении «Певец во стане русских воинов», прославляющем героев войны 1812 года, поместил такие строки:

«Наш Витгенштеин, вождь-герой,

Петрополя спаситель

Хвала!.. Он щит страны родной,

Он хищных истребитель».

Второй: когда в стихах идет речь о литературе и литераторах и речь автора становится подчеркнуто (и даже излишне) поэтической. Тот же Державин, вообще предпочитавший именно эту форму поэтического обозначения северной столицы, в послании к Капнисту органично вводит Петрополь в ряд возвышенной архаизированной лексики:

«А мне Петрополь населять

Когда велит судьба с Миленой

И некую поэта тень —

Да правду возглашу святую:

Умей и ты презреть златую

Злословну, площадную чернь». (1796)

А.А. Бестужев-Марлинский начинал свое «подражание первой сатире Буало» (1819) строчкой: «Бегу от вас, бегу Петропольские стены». Склонный к патетике В.К. Кюхельбекер вопрошал в 1821 году в своем стихотворении «Массилия» безымянного «плавателя»:

«Быть может, знаешь ты семью моих друзей:

О! Как прядется нить их драгоценных дней

В стенах Петрополя родимых и священных?»

И даже К.Ф. Рылеев, предпочитавший чисто русскую конструкцию – Петроград – не устоял и в стихотворении «Пустыня», вспоминая о «приятелях-певцах», вздохнул:

«Они все в Петрополе;

В моей счастливой доле

Лишь их недостает!» (1821)

А практически в то же самое время, когда писался «Граф Нулин» (или неделей-другой позже), Д.В. Веневитинов заканчивал послание «К друзьям на Новый год» такими строками:

«Но средь Петропольских затей

Не забывайте звуков лирных,

Занятий сладостных и мирных,

И старых искренних друзей».

Но в нашем случае архаико-патетичный Петрополь должен был вызывать иронию подготовленного читателя, поскольку у него неизбежно возникала ассоциация со знаменитыми стихами Д.И. Фонвизина «Послание к слугам моим – Шумилову, Ваньке и Петрушке», впервые опубликованными еще в 1769 г. Там, в частности, обращаясь к ливрейному лакею Ваньке (в чьи обязанности входило сопровождать барина, стоя на запятках кареты), автор восклицает:

«На светску суету вседневно ты взираешь

И, стоя позади, Петрополь обтекаешь;

Готовься на премудрый дать ответ,

Вещай, великий муж, на что сей создан свет?»

Нулин – воплощение «светской суеты» – направляется именно туда, где найдется лучшее применение его талантам. Именно такое ироничное отношение к возвышенно поэтическому «Петрополю» демонстрировал Пушкин и ранее, в послании 1815 г. «К Галичу»: